Неоконченный сценарий - [30]

— Какая же роль отводится нам? — спросил Бернсдорф.

— Я… не знаю. Я только должна докладывать ему… Понсе намекнул, что киногруппу используют как наживку.

— И кто должен эту наживку проглотить?

— Ну… противники режима — в широком смысле слова. «Я не против этих немцев, — сказал он мне. — Я только против герильерос, а они всегда не прочь встретиться с левыми иностранцами».

— О Толедо у вас речь заходила?

— Понсе упоминал о нем вскользь, когда рассказывал о Кампано.

— Подробности о жизни Кампано тебе сообщил он?

— В основном да. Сама я знала лишь дом, где он родился. О Толедо он упомянул в связи с неудавшимся похищением.

— Он хочет впутать нас в какую-то историю с Толедо?

— Я слишком нервничала тогда, чтобы разобраться, что к чему. Помню, подумала: «Все начинается сначала…»

Бернсдорф склонил голову набок, он так и буравил ее взглядом. Виола вдруг с ужасом осознала, что Бернсдорф ей не доверяет. Несмотря на всю ее откровенность — не верит! Наступила тягостная пауза.

— Вряд ли Понсе рассматривает нас исключительно как наживку, проговорил Бернсдорф на удивление спокойно. — Это вообще исключено. А если и так, то нам непосредственно ничего не угрожает.

— Почему ты так считаешь?

— Иначе он не стал бы говорить об этом с тобой. Жаль, что ничего другого ты не запомнила… Но если мы в самое ближайшее время не узнаем, что он задумал, Виола, то его ловушка захлопнется и никому из нас из нее не выбраться. И тебе в том числе.

— Ах, вот что… Ты хочешь, чтобы я узнала, что он задумал?

— Попытаться-то ты можешь… Знаю, ты многим рискуешь в обоих случаях, и неизвестно даже, когда больше. Но если Понсе сумеет запутать нас в какую-то грязную историю, тебе уже не удастся воспользоваться приглашением Фишера, ты меня понимаешь?

Бернсдорф взглянул на часы, задумался.

— Послушай, разве сегодня тебе к Понсе не идти? Ну, с «докладом»?

— Сегодня ничего не произошло. Или все-таки пойти? Тогда расскажи, что было в Сакапе.

— Да, кое-что им надо подбросить, — сказал режиссер. — На своем жаргоне они называют это «материалом для игры…». Ты пускаешься в опасное плавание, Виола. Но особенно не тревожься — мы с тобой пройдем всю «программу» от точки до точки и отшлифуем ее до блеска. Разве я не профессионал? Или глупее Понсе?

Ночь полна шумами и запахами: музыка, доносящаяся из кабачков… шаги прохожих… принюхивающиеся к чему-то собаки… пьяницы, горланящие песни… непонятные слова на диалекте индейцев майя… Вот уже полчаса Виктор Роблес сидел перед хижиной Габриэля Паиса, старшего среди шести или семи братьев в бедняцкой индейской семье. Роблес никак не находил ответа на мучивший его вопрос: как этот индеец из самых низов смог заполучить роль в фильме, пусть и самую маленькую?

Высадив Бернсдорфа перед кинотеатром, Роблес отправился в поселок металлургического завода на поиски Марселино Торреса, якобы похожего внешне на Кампано. Но в окнах дома Торреса было темно, на стук никто не отозвался. Соседи, к которым он обратился с вопросами, отмалчивались, не испытывая доверия к незнакомцу… А теперь его такси стоит у подножия холма, обживаемого потихоньку беднейшими из бедных индейцев. Ездить ночью по закоулкам трущоб опасно: здесь ни фона-реи нет, ни замощенных дорог. Договориться с индейцами трудно, почти никто из них испанского не знает. Они переселились сюда из своих деревень совсем недавно и, исключенные из городской жизни, влачили жалчайшее существование.

Крытая жестью хижина из обломков досок, песчаный «пол», жужжание мух, вонь. Вид у хижины такой, словно она может рухнуть от одного неосторожного движения. После жалкого «серийного» дома Торреса это еще несколько ступенек вниз по социальной лестнице, ее последняя ступенька. Но, может быть, семья Паисов, если она не потеряла надежду, считает эту ступеньку первой?.. Отец работает садовником у богатой дамы, но из-за больной печени часто вынужден оставаться дома. Мать продает на пригородном рынке жареное телячье сердце с тушеной картошкой. Младшие дети пока что проказничают где придется со своими сверстниками. Но Габриэль — хороший мальчик, он частенько приносит деньги, рассказывала Роблесу мать. Кто он по профессии? Был крестьянином, как и все они в деревне, оттуда из-за голода пришлось уйти в город. Где работает? Подыскивает себе занятие то тут, то там; точнее мать объяснить не сумела — испанских слов пока знает мало. Потом начала жаловаться на воров, которые украли шерстяное одеяло., пока она торговала на базаре. Полиция? Скажете тоже! Полиция сюда, на этот холм, и носа не показывает. А закрывать дверь ни к чему — в стенах столько дыр, просунуть руку ничего не стоит… Во время ее грустного рассказа из-за занавески послышалось хныканье больного ребенка, метавшегося в жару на отрепье семейной постели.

Послышался звук шагов, вспыхнул в темноте огонек сигареты — это наконец вернулся домой Габриэль Паис. Роблес вышел ему навстречу.

— Ты знаешь меня, Габриэль. Встречались в отеле. Я доктор Роблес из киногруппы.

Познакомились они тогда, что называется, «на ходу», но Паис сразу протянул Роблесу руку:

— Вы меня ждали? Мать вас ничем не угостила?