Неоконченный рейд - [9]

– Да, такой эпизод в моей жизни имел место. Но с бывшим мужем мы поддерживаем дружеские отношения.

– Вот и я стараюсь не срываться на скандал. У вас очень маленькая сумка, вы собираетесь бродить по лесу в платье и туфельках?

– Нет, я думаю купить все необходимое, а еще – рюкзаки, спальные мешки, палатку. Вы не будете возражать, если мы будем спать в одной палатке?

– Мы можем спать даже в одном спальнике, ваша честь от этого не пострадает, – по-мальчишечьи хмыкнул Казимир.

– Вы так уверены в себе? – спросила Эльза игриво.

– А вот если вы станете говорить таким голосом, работа у нас не пойдет.

– Простите, я пошутила. Просто вы в самом деле чертовски привлекательный мужчина. Более того, вы мне симпатичны. А поскольку вы совершенно свободны, возможно все.

– Разумеется, – согласился он, – только не нужно путать меня с черным проводником, которого возжелала белая путешественница.

– Казимир, я пошутила, – повторила она, – не стоит обижаться. Вы мне симпатичны, но из этого совершенно ничего не следует. Лучше скажите, где мы сможем купить снаряжение?

– Впереди – крупный областной город, там можно купить все и на любой вкус. А откуда вы так хорошо знаете русский язык? Я не заметил ни малейшего акцента, и фразы строите исключительно правильно.

Эльза усмехнулась:

– У меня были хорошие учителя. Да и училась я в Киеве.

– Так что, выходит, русский язык для вас – родной?

– Нет, родной – украинский, я коренная киевлянка.

– А как оказались в Германии?

– Элементарно, Ватсон. Училась, осталась работать, удалось получить гражданство.

– После замужества?

– Задолго до него. Еще я работала в Англии, в Северной Африке – словом, везде, где получалось.

– Понятно, я ведь раньше тоже был журналистом, правда военным. Пришлось поскитаться. А теперь вот кручу баранку.

– Разве не хочется вернуться к прежней работе?

– Очень хочется, но в этой стране такое невозможно. – Казимир вздохнул, немного помолчал и мрачно продолжил: – Я, что называется, в черном списке. Ни одна серьезная газета меня не возьмет. Хотел податься в Москву – жена не согласилась, а теперь страшновато. Форму потерял, стиль. Пришло много талантливой молодежи. Не знаю, смогу ли пробиться.

– Удивительно, что вы, такой сильный мужчина, боитесь рискнуть!

– А я рискнул и поехал с вами, – мгновенно откликнулся он. – Посмотрю, может, смогу быть полезен не только как водитель и охранник. Если почувствую, что еще не все потеряно, попробую начать жизнь сначала.

– Но учтите, Казимир, это моя работа, и только моя!

– Я на ваши права не посягаю. Вы копаете, я помогаю, лавры все ваши. Но если тварь существует – это может быть весьма опасно!..

Пять лет прошло с того дня, когда Тарас схоронил жену. Болезнь доконала ее. Они знали, на что шли, возвращаясь сюда. Но судьба подарила им целых четырнадцать лет счастья. Трудного, нелегкого счастья. К ним словно вернулись изначальные чувства, возродилась любовь, что свела их вместе. Последние годы они вместе жили, вместе радовались, вместе печалились, вместе дышали, вместе трудились. Поправляя могильный холмик, Тарас время от времени утирал прозрачные стариковские слезы. Годы не пощадили и его. Но случилось так, что он пережил Марию. Долгие пять лет он один топчет зеленый ряст.[1] Никого нет рядом. Только лесовики да твари, что расплодились в Зоне. Тарас посидел у дорогой могилки, поговорил с Марией, рассказал о том, как плодятся овцы, о том, что поправил сети, посетовал: тяжко жить одному. Морщинистой рукой погладил чистый песок на могилке, так он некогда гладил плечи жены. Отряхнул колени, встал, поправил ружье на плече – и неспешно пошел к родному селу. Нужно было поискать что-нибудь железное, отковать гвозди.

В который раз Тарас шел по лесу – и в который раз удивлялся. Знакомый с детства лес менялся прямо на глазах. Обычный папоротник вырастал едва ли не высотой с дерево, старые сосны обвивал хмель толщиной в руку, а уж рыба стала вовсе ни на что не похожа. Но делать нечего – нужно было жить. Попетляв между деревьев, Тарас выбрался на поросший кустарником старый луг, который и лугом уже не был. Присел передохнуть на гранитный валун. Поставил ружье меж колен, долго смотрел с холма на почти скрывшиеся за зарослями, провалившиеся крыши домов. Все. Исчезло село. Не зазвенит в нем серебряным колокольчиком детский смех, не ударят в подойник звонкие тугие струи парного молока. Ничего уже не будет. И дым не поднимется из труб, когда… Дым… Тарас явственно различил дым над одним из домов. Домов с целыми крышами осталось совсем немного. Всю жесть он давно перетаскал к себе. А там – крыша была черепичная… Тарас когда-то заколотил окна досками, чтобы зверье не селилось в человечьем жилье, и теперь над тем самым домом курился дымок…

Осторожно, не хрустнув ни единой веткой, приблизился к дому, тенью скользнул между кустов… Вот уже и бывшая улица… Разросшаяся сирень выползла на дорогу, трава вымахала, несмотря на начало лета, по пояс. Притаился за толстым стволом старого, наполовину сухого дуба, стал наблюдать, что творится на бывшем подворье.

Незнакомый голос бубнил что-то невнятное. Послышались шаги. В дверном проеме появился молоденький паренек. Один, без ружья. Как только паренек сошел с крыльца, неясная тень метнулась из куста сирени, послышался глухой удар, парень упал как подкошенный под ноги рослого мужчины в драном армейском камуфляже с автоматом в руках. Мужчина постоял секунду, прислушиваясь, ящерицей скользнул в дом, и секунду спустя истошный женский крик разорвал тишину.