Неоконченный портрет. Книга 2 - [52]

И вдруг ему показалось, что он ощущает на себе чей-то взгляд. Упорный, пристальный, осуждающий... Чей? Сталина?.. Нет. Черчилля?.. Нет, это глядел не он. Так кто же? И вдруг откуда-то из пространства до президента донеслись слова:

— Будь они прокляты, эти войны!..

Глава семнадцатая ПРЕДПОСЛЕДНИЙ СЕАНС

Веселый голос Хэкки вывел Рузвельта из горьких раздумий:

— Господин президент, еще бокал «Манхэттена»?

— Нет, Хэкки, спасибо, — сказал, не поднимая головы, Рузвельт. — Сегодня я больше не буду пить. Позови, пожалуйста, Приттимана.

— В спальню, мой друг, — понуро проговорил президент, когда появился камердинер.

— В спальню, сэр? — недоуменно переспросил Приттнман. — Но ведь вас уже давно ждут в гостиной! И миссис Шуматова и все остальные...

«О господи! Этого только мне сейчас не хватало!» — подумал Рузвельт.

И даже мысль, что сейчас он увидит Люси, не избавила его от неприятного чувства. Однако выхода не было — отказаться от сегодняшнего сеанса означало бы растянуть работу Шуматовой еще на один день, а она обещала закончить портрет тринадцатого, то есть послезавтра.

Разочарование и отчаяние наверняка оставили след на его лице. И это заметят кузины и Хассетт, уловит своим профессиональным взглядом художница и, конечно же, в первую очередь почувствует Люси...

Нет, никто не должен видеть его измученным и обессиленным! Забыть! Забыть эту проклятую шифровку! Он президент великой Америки, он прежний Рузвельт, готовый к боям!

Черт побери! Его уже не раз хоронили! Еще в далеком тридцать втором году Луис Хау сообщил будущему президенту, что республиканцы собираются обнародовать заявление о том, что полиомиелит неизбежно поражает мозг. Тогда сразу же было заготовлено опровержение медицинских экспертов. В нем еще говорилось, что полиомиелит перенес Вальтер Скотт, и никаких поражений мозга у знаменитого писателя не было...

Рузвельт расправил плечи и заставил себя улыбнуться. Потом повернулся к Приттиману и, прислушиваясь к звуку собственного голоса, сказал:

— Так и быть! Вези меня на плаху. А потом принеси в гостиную накидку. Я оставил ее в спальне.

Как и в предшествующие дни, все уже были в сборе, когда Приттиман ввез президента в гостиную и пересадил из коляски в кресло. Маргарет Сакли держала в руках вышиванье, Лора Делано перелистывала какую-то книгу, Люси молча сидела на диване, Шуматова возилась со своими кистями, красками и блюдечками.

Встретившись взглядом с Люси, Рузвельт уловил в ее глазах напряженное ожидание и приветливо улыбнулся ей. Затем он обратился к Шуматовой и, стараясь, чтобы голос его звучал весело, сказал:

— Прошу прощения за опоздание. Но, честно говоря, я не виноват: разговаривал с Вашингтоном по телефону.

— Надеюсь, в Белом доме все в порядке? — светским тоном спросила Шуматова.

— В полном порядке, — ответил Рузвельт, чуть скривив губы.

— Как вы себя чувствуете, мистер президент?.. — спросила вдруг Люси.

«Неужели мое лицо все же выдает, что я получил удар в самое сердце? — подумал Рузвельт и тотчас же приказал себе: — Не поддаваться! Никто не должен знать, что душу мою скребут кошки, никто, даже Люси! Нельзя распускаться. Я должен быть в форме!»

— ...Как на собственных именинах, Люси, — шутливо ответил президент, хотя на людях очень редко называл ее «Люси».

Приттиман принес накидку и бережно закутал плечи Рузвельта.

— Сегодня я надеюсь покончить с вашим носом, сэр, — сказала Шуматова, — а завтра...

— Покончить с носом? — весело переспросил президент. — Но ведь вы решили назвать картину «Президент в накидке», а не «Президент с носом»?

Шутка пришлась кстати. Все рассмеялись. Кроме Люси. И Рузвельт заметил это...

— Вы сегодня в чудесном настроении, мистер президент, — сказала Шуматова, делая первый мазок. — Хорошие вести из Вашингтона?

— Да, хорошие... очень хорошие, — проговорил Рузвельт, делая над собой огромное усилие. Ему хотелось позвать Приттимана, чтобы тот увез его из гостиной, увез в спальню, на веранду, на кухню, куда угодно. Лишь бы никого не видеть, лишь бы остаться наедине со своими горькими мыслями.

Но нет! Он должен казаться спокойным, довольным, уверенным в себе... Письма Сталина, удар по Конференции в Сан-Франциско и, наконец, это предательство — да, да, предательство! — не сломят волю президента Соединенных Штатов, не повлияют на решимость идти до конца в осуществлении его намерений.

— Господин президент, вы изменили позу! — донесся до Рузвельта неприятно резкий голос художницы.

— Но ведь я живой человек, миссис Шуматова! — с подчеркнутой вежливостью произнес он. — Да вы и сами советовали мне не напрягаться и думать о чем угодно! А теперь хотите, чтобы я превратился в мумию!

— Господин президент, — безапелляционным тоном проговорила художница, — я прекрасно понимаю, что ваш высокий пост не позволяет вам ни на минуту отвлечься от важных мыслей. Но я очень прошу вас войти в мое положение! Я как раз прорабатываю места, где нужно сделать едва заметный светотеневой или цветовой переход. Для этого ваше лицо должно быть живым, как всегда. А вы смотрите так, словно перед вашими глазами возникает какое-то видение, и, я позволю себе сказать, окаменеваете...