Неоконченный пасьянс - [34]

— Кредиторы, говоришь? А на что же тогда он живет и подарки дарит?

— Ну, не знаю, наверное, капитал какой имеется, опять же служит в министерстве. Или, может, в картах счастлив.

— Он играет?

— Как не играть? Все господа играют — с, — не задумываясь отрапортовал дворник. — Я сам ему сколько раз пролетку брал, когда он на игру собирался.

— А где играет?

— Точно не скажу, где — то на Садовой.

— Ты вот что, Степан, скажи — ка, Дмитрий Николаевич сейчас дома?

— Ни — ни, очень рано уехал на службу, но вскоре вернулся и опять куда — то уехал. Весьма задумчив, я бы даже сказал, мрачен. Почему — то к шляпе прикрепил флёр чёный и рубашку одел серую вместо белой, я даже аж заподозрил, может, он траур одел… Но точно того не знаю.

— А лакей его Прохор?

— Прохор, значит, понёс бельё прачке. Совсем недавно видел. Должно быть, скоро возвернётся. Да вот и он сам, — дворник указал пальцем в окошко, подле которого стоял стол.

Иванов увидел выходящего из — под арки невысокого мужчину лет тридцати пяти, в лёгком, не по погоде, сюртуке, под которым с претензией на щеголеватость красовался лиловый с отливом шёлковый жилет. На голове лакея несколько набекрень сидела манерная фетровая шляпа явно с барской макушки, а из — под брюк выглядывали мягкие остроносые домашние сапоги тонкой телячьей кожи. Словом, Прохор являл собою типичный и весьма распространённый образчик лакея богатого барина. Под мышкой он держал узел с бельём. По всему было видно, что Прохор выскочил из квартиры буквально на одну минуту и не планировал задерживаться на улице надолго. Однако, задержаться ему всё же пришлось, потому что Иванов приказал квартальному привести лакея в дворницкую. Не прошло и полуминуты, как растерянно озиравшийся Прохор предстал перед сыскным агентом. Лакей крепко прижимал к животу узел и было похоже, что он более всего озабочен именно сохранностью хозяйского белья.

— Ты, что ли, Ипатов Прохор будешь? — спросил его строго Иванов.

— Ну я, а вы — то кто? — быстро взяв себя в руки, ответил лакей.

— А ты, Прохор, тут не «нукай». С тобой говорит агент столичной Сыскной полиции. Поэтому на мои вопросы ты должен отвечать быстро, точно и правдиво. Надеюсь, усёк?

— Ну уж извиняйте, господин агент, — довольно пренебрежительно отозвался Прохор. — По вашему лбу не написано, что вы из сыскной полиции.

— Поставь узел на стол, — негромко приказал Иванов. Его брови сошлись к переносице и выглядел он в эту минуту весьма мрачным. Любой, знающий Агафона, сказал бы, что тот испытывает крайнее раздражение, но лакей вовсе не знал сыщика и потому не понял его мимической реакции.

— Зачем это? — Прохор лишь крепче прижал узел к себе. — Хочу — держу, хочу — кладу.

— Прохор, ты тут не умничай! — мрачно отозвался Иванов. — Я тебе ещё раз приказываю: узел на стол!

— Уж извиняйте, господин агент, но мне только барин приказыва…

Он не договорил, потому что лёгким, неуловимым движением, Агафон залепил ему затрещину в ухо. Сыщик стоял, отдалённый от лакея на сажень или даже чуть больше; казалось бы, он никак не мог дотянуться до его уха, однако, мгновенно вытянувшись и сделав шаг, Агафон в долю секунды покрыл это расстояние, а после удара столь же стремительно отодвинулся на прежнее место. Отброшенный звучным шлепком назад, Прохор ударился спиною в стену, вскрикнул и сразу сел на корточки, схватившись за голову. Узел остался лежать на полу и Агафон, положив его на стол, живо развязал.

Всё произошло очень быстро. Дворник и квартальный, поражённые стремительной расправой над лакеем, безмолвно наблюдали за происходящим. Агафон же Иванов вмиг успокоился и как будто бы даже повеселел.

— Тю — ю… бельишко — то свежее, — сказал он задумчиво, перебирая рубашки, трусы и кальсоны. — Дурак ты, Прохор, и чего ты только ломался?

— По какому праву вы меня бьёте?! — гневно выкрикнул лакей.

— Что — о? — Иванов выглядел по — настоящему удивлённым. — Я тебя бью? Да ты белены объелся, дурень! Разве я его бил?

Последний вопрос был адресован квартальному и дворнику. Те переглянулись и синхронно ответили:

— Не — е, не видали…

— Вот видишь! Вам бы, обывателям, лишь бы клеветать на сыскную полицию, — подытожил Иванов. — Так что не умничай передо мной. Я тебе уже один раз сказал: отвечать на мои вопросы надо быстро, точно и правдиво. Тогда и уши будут в порядке, и голова, и задница.

Завязав узел, сыщик бросил его сидевшему на корточках лакею:

— Слышь — ка, Прохор, чистое бельё ты у прачки забрал, так что ли?

— Ну да…

— Я тебе уже один раз сказал: не «нукай» здесь!

— Извините, — моментально поправился Прохор; видимо, затрещина самым благотворным образом повлияла на его манеры.

— А грязное, стало быть, отдал.

— Именно так.

— Давай вставай, отведёшь нас к прачке.

— Но позвольте, господин агент, вы хотя бы можете объяснить…

— Нет, — перебил его Иванов. — Я сказал «вставай, веди к прачке!», неужели неясно? Надо другое ухо прочистить?

Лакей явно был склонен поберечь другое ухо, поэтому живо поднялся и пошёл из дворницкой. Следом потянулись остальные.

Как оказалось, прачка жила в соседнем дворе. Пройдя под аркой, процессия оказалась в тесном дворе — колодце, на дно которого никогда не проникал солнечный свет. Пройдя наискось крохотный, скверно замощёный дворик, Прохор махнул рукой какой — то женщине, мелькнувшей в окошке первого этажа: «Тута я, тута, моя Марфута!»