Неоготический детектив: Совсем как ангел; Винтовая лестница - [18]

«Рубашка, — думал он. — Именно эта рубашка не дает мне покоя. Лоскут одежды, зацепившийся за дверцу машины. В грозу. Под проливным дождем. Почему О'Горман не надел плащ? Или хотя бы пиджак?»

Ронда вернулся, неся два каталожных ящика с пометкой «Патрик О'Горман». В ящиках оказались вырезки из газет, фотографии, копии телеграмм и письма со штампами отделений полиции — в основном из Невады, Калифорнии и Аризоны, но нашлось несколько штук из самых отдаленных районов страны и даже из Мексики и Канады. Материалы были расположены в хронологическом порядке, но все равно, чтобы как следует в них разобраться, требовалось немало времени и терпения.

— Можно, я возьму их на ночь с собой? — попросил Куинн.

— Зачем?

— Вернусь в мотель и внимательно все изучу. Есть кое-какие моменты, в которых мне хотелось бы разобраться подробнее. Состояние машины, например. Был ли в ней обогреватель? И работал ли он?

— Ну, узнаете, и что это вам даст?

— Если действительно, как полагает миссис О'Горман, произошел несчастный случай, почему ее муж в такую страшную грозу вышел из дома, даже не надев пиджака?

Ронда уставился на него в полнейшем замешательстве.

— Вот уж не думал, — медленно проговорил он, — что наличие в машине обогревателя может иметь такое значение.

— Если бы только обогреватель, — вздохнул Куинн.

— Хорошо, возьмите материалы с собой. Может, найдете еще какие-нибудь мелочи, на которые мы не обратили внимания.

«ИСКЛЮЧАЯ САМОУБИЙСТВО, — думал тем временем Куинн. — МОЖЕТ БЫТЬ, МАРТА О'ГОРМАН СТАЛА СЛИШКОМ УСТАВАТЬ ОТ СВОЕГО МАЛЕНЬКОГО МАЛЬЧИКА ПАТРИКА?»

Его внимание сразу же привлек протокол показаний Марты О'Горман во время дознания у коронера:

«Это случилось около половины девятого вечера. Дети уже спали, я читала газету. Патрик весь вечер вел себя беспокойно, был очень взволнован; казалось, он никак не может принять какое-то важное решение. Наконец я спросила его, что случилось. Он сказал, что сделал ошибку в какой-то записи и хотел бы вернуться в контору, чтобы исправить ее, пока никто не заметил. Патрик всегда был таким ответственным… Извините, я не могу продолжать. Пожалуйста. О Боже, помоги мне…»

«Очень трогательно, — подумал Куинн. — Но факт остается фактом: дети спали, и Марта вполне могла покинуть дом вместе с Патриком».

Насчет обогревателя никаких данных не нашлось, хотя лоскут шерстяной фланели с пятнами крови обсуждался во всех подробностях. Группа крови действительно была та же, что и у О'Гормана; в самой фланели и Марта, и двое клерков — приятелей О'Гормана без труда узнали часть рубашки, которую он часто носил. Это была ярко-желтая, в черную клетку шотландка, по словам коллег, постоянный предмет для шуток: из-за этой рубашки О'Гормана прозвали в конторе «Ирландцем, который носит шотландку».

— Хорошо, — проговорил Куинн, обращаясь к куче бланков. — Предположим, я — О'Горман. Мне до чертиков надоело быть маленьким пай-мальчиком. Я хочу сбежать и посмотреть мир. Однако объясниться с Мартой начистоту мне не по силам. Поэтому я должен исчезнуть. Я надеваю приметную рубашку, в которой меня видели множество людей. Тщательно выбираю время, когда вода в реке стоит высоко и вдобавок идет дождь. Выезжаю на мост, рву рубашку, пятнаю выдранный клок собственной кровью, цепляю на дверцу и сбрасываю машину в реку. Что потом? А потом я остаюсь в одном белье под проливным дождем, в грозу, в трех милях от города и с двумя долларами в зубах. Очень трогательно. Браво, О'Горман! Ничего не скажешь, действительно, грандиозный замысел!

Часов в девять вечера он внезапно почувствовал все усиливающееся желание, чтобы версия с незнакомым хичхайкером оказалась верна.

Глава четвертая

Проголодавшись, Куинн заскочил перекусить в «Эль Бокадо» — небольшое заведение, расположенное напротив его мотеля. С общественным питанием в Чикоте дела обстояли неважно, и бар был битком набит фермерами в необъятных «стетсонах» и нефтяниками в не первой свежести комбинезонах. Женщин почти не было. Хотя часы показывали всего девять вечера, несколько фермерских подружек уже вовсю ссорились со своими спутниками, доказывая, что не позже двенадцати надо ехать по домам. Квартет неловких застенчивых девушек праздновал день рождения одной из них, производя шума больше, чем две проститутки, окопавшиеся в баре. Какая-то женщина лет тридцати с надменным выражением лица замерла у входа. На ней были голубой тюрбан, очки в роговой оправе и ни намека на косметику — в общем, выглядела она так, будто только что вошла, считая, что это по меньшей мере ежегодное собрание Ассоциации молодых христианок, и теперь собирается с духом, чтобы удалиться.

Женщина что-то коротко сказала официантке. Та окинула взглядом зал, и в конце концов ее глаза остановились на Куинне. Она тут же, без колебаний, направилась к нему.

— Вы не будете возражать, если я подсажу к вам еще одного человека, мистер? Тут одна леди — она уезжает автобусом в Лос-Анджелес и хочет перед рейсом подкрепиться, а в кафе на автостанции уж больно паршиво кормят.

Куинн мог поклясться, что в «Эль Бокадо» кормят не лучше, однако решил быть вежливым.

— Ничего не имею против, — сказал он официантке и тут же повернулся к женщине в тюрбане: — Садитесь, пожалуйста.