Неоготический детектив: Совсем как ангел; Винтовая лестница - [149]

— И вы по-прежнему намерены оставаться там?

— До тех пор, пока меня не сожгут.

И, уже спустившись на несколько ступеней, я внезапно обернулась.

— Доктор, — рискнула я, — вы когда-нибудь слышали о ребенке по имени Люсьен Уоллес?

Лицо доктора слегка изменилось и напряглось, но он мгновенно взял себя в руки.

— Люсьен Уоллес? — переспросил он. — Нет, вряд ли. В округе живет много Уоллесов, но я не помню никакого Люсьена.

Я была уверена в противном. Люди нечасто лгут мне, а этот человек солгал без всяких сомнений. Но сейчас от Уокера ничего больше нельзя было добиться: он занял оборонительную позицию, и я покинула его дом несколько раздраженная и порядком сбитая с толку.

У доктора Стюарта нас встретили совсем иначе: сразу приняли в лоно семьи. Флиндерс стоял на привязи и щипал траву у обочины дороги. А мы с Гертрудой выпили немного бамбукового вина и коротко рассказали о пожаре. О более серьезных событиях прошлой ночи мы не упомянули. Но когда уже собирались уезжать и все семейство вышло провожать нас на террасу, а добрый доктор отвязывал нашего скакуна от забора, я задала ему тот же вопрос, что и доктору Уокеру.

— Огнестрельное ранение? — удивился он. — Боже, чем вы там занимались в Саннисайде сегодня ночью, мисс Иннес?

— Во время пожара кто-то пытался забраться в дом, в него выстрелили и легко ранили, — пояснила я. — Пожалуйста, не говорите никому об этом. Мы хотим, чтобы об этом знало как можно меньше людей.

У нас осталась еще одна возможность выяснить хоть что-нибудь, и мы использовали ее тоже. У казановской железнодорожной станции я увидела начальника станции и спросила его, отправлялись ли поезда от Казановы между часом ночи и рассветом. Он ответил, что первый поезд отходит отсюда в шесть часов утра. Следующий вопрос требовал большей дипломатичности.

— А вы случайно не заметили среди пассажиров, садящихся на шестичасовой поезд, какого-нибудь… слегка прихрамывающего? — спросила я. — Пожалуйста, постарайтесь вспомнить. Мы пытаемся найти неизвестного, который ошивался возле Саннисайда ночью накануне пожара.

Начальник станции встрепенулся.

— Я и сам был на пожаре, — с готовностью заговорил он. — Я член добровольной пожарной команды. Это первый крупный пожар в Казанове с той пору, как сгорел летний домик у поля для игры в гольф. Моя жена говорит мне всякий раз: «Дэйв, и зачем ты только тратишь деньги на этот шлем и обмундирование?» А прошлой ночью как поднялась тревога, как забили в колокол — я едва успел надеть пожарную форму…

— А… хромого человека не видели? — вставила Гертруда, когда начальник станции замолчал на секунду, чтобы перевести дыхание.

— Только не на станции, мэм, — сказал он. — Такой человек сегодня здесь не появлялся. Но я скажу вам, где видел хромого. Я не стал дожидаться конца пожара: у меня скорый грузовой проходит в четыре сорок пять, и мне нужно присутствовать на станции. Впрочем, на пожаре уже делать было нечего: огонь мы держали под контролем. — Гертруда взглянула на меня с улыбкой. — Поэтому я побежал вниз по склону. По дороге я обогнал людей, которые возвращались домой, а на тропинке, ведущей к местному клубу, я увидел двух мужчин. Один из них, невысокого роста, сидел на большом валуне спиной ко мне и как будто перевязывал ногу чем-то белым. Отойдя на некоторое расстояние, я обернулся. Коротышка ковылял по тропинке и — простите меня, мисс, — ругался последними словами.

— Они шли в сторону клуба? — внезапно спросила Гертруда, подавшись вперед.

— Нет, мисс. Думаю, они шли в деревню. Я не рассматривал их особо внимательно, но я знаю в лицо каждого цыпленка и ребенка в деревне, и все знают меня. И когда эти ребята не окликнули меня — в этой форме, понимаете? — я понял, что они нездешние.

Итак, в результате целого дня расследования мы узнали следующее: кто-то был ранен в ногу пулей, выпущенной сквозь дверь. Человек этот не покидал деревню и не обращался к врачу. Кроме того, доктор Уокер знал, кто такой Люсьен Уоллес, и само отрицание им этого факта указывало на то, что по крайней мере в одном направлении следствие движется по верному пути.

Самой утешительной в этой ситуации была мысль о том, что вечером в Саннисайд прибудет следователь, и, думаю, даже Гертруда была рада этому обстоятельству. По дороге домой в тот вечер я впервые за несколько дней увидела девочку в ярком солнечном свете, и меня поразил ее больной и усталый вид. Она похудела, побледнела, вся ее веселая живость исчезла без следа.

— Гертруда, — сказала я. — Я вела себя, как страшно эгоистичная старая женщина. Ты сегодня же покинешь этот ужасный дом. Энни Мортон отправляется в Шотландию на следующей неделе, и ты поедешь с ней.

К моему удивлению, девушка болезненно покраснела.

— Я не хочу в Шотландию, тетя Рэй, — сказала она. — И не хочу уезжать из Саннисайда сейчас.

— Ты теряешь здоровье и выглядишь ужасно, — решительно заявила я. — Тебе нужно переменить обстановку.

— Я не ступлю отсюда ни шагу, — ответила девочка столь же решительно. И потом добавила более веселым тоном: — Тетя Рэй! Вам с Лидди ежедневно требуется третейский судья для разрешения ваших разногласий.