Необыкновенный махаон - [5]
— Она отсыреет в земле и пропадет, — возразил я.
— У нас на Урале, — сказал Крупин, — коли что надо сохранить, то вешают на дерево, лабаз ставят…
— Вот это правильно! — поддержал его Ковалев. — Но только надо не вешать ящик на дерево, а положить в дупло.
На том и порешили.
Скоро послышались удары топора: это Крупин строил в дуплистом дубе убежище для «синей птицы».
Я устроил бабочку на расправилке в ящике, принесенном поваром.
— Аккуратненько, аккуратненько! — бормотал он, помогая мне.
Ящик закрыли, залепили щели стеарином, чтобы ни один муравей не пролез, и осторожно опустили в дупло, замаскировав отверстие корой и мхом.
Через три месяца, холодной сухой осенью закончилась съемка в сорока километрах от Сельгона. Обстоятельства не позволили мне побывать у заветного дуба. Но это не заставило меня отказаться от маакова махаона.
Остались считанные дни до отъезда домой.
Когда я сказал начальнику, приехавшему на приемку работы, что мне нужно сходить на Сельгон, и объяснил причину, он расхохотался:
— Да что вы, ребенок, что ли? Как, из-за какой-то бабочки ломать ноги? Нет, нет, я вас не отпущу. Вы мне нужны. Будем проверять журналы.
— Но ведь эта бабочка — эндемик…>[2] — пробовал я возражать.
— Какой там эндемик? Чепуха! — отрезал он.
Что тут будешь делать!
— Иван Петрович, а если я попрошу пойти на Сельгоя рабочих, — вы будете возражать?
— Не буду, потому что знаю, рабочие (вы уж меня извините) умнее вас — и не пойдут. Это же бессмыслица!
— Ковалев! Крупин!
Ковалев и Крупин вошли в палатку.
— Вот в чем дело, товарищи. Мне предстоит срочная работа, поэтому я не могу пойти за бабочкой на Сельгон…
Начальник сердито крякнул.
Я продолжал:
— … То, что я говорю, не приказание, а просьба. Не сходите ли вы за нашей «синей птицей»?.. Заодно поохотитесь.
Крупин только кивнул головой, а Ковалев ответил кратко:
— Что ж, с радостью! — и вышел вместе с товарищем.
— Имейте в виду, — сурово сказал начальник, — если с ними случится что, — вам придется отвечать.
Рано утром провожал я своих товарищей.
Условились, что вернуться они должны на третий день к вечеру.
— Ящик-то несите аккуратненько! — напутствовал их повар.
Трудно сказать, почему так легко согласились пойти Крупин и Ковалев.
Из чувства ли дружбы или просто рады были случаю поохотиться на свободе, — не знаю.
Вернулись они на четвертый день, когда мы уже начали сильно беспокоиться.
— Пришлось нести ящичек в руках, а это мешало шагать, — объяснил Ковалев.
Я крепко-крепко пожал им руки.
В тот же день уезжал начальник. Уже прощаясь, он неожиданно сказал:
— Да покажите же мне вашу драгоценность!
Я открыл крышку ящика.
— Да… — протянул он. — Большая, но ничего особенного не нахожу. У нас, под Кировом, по-моему, таких много летает. Есть даже лучше…
вспомнились мне стихи Тютчева.
Прошло с тех пор много лет. В Зоологическом музее хранится чудесный мааков махаон.
Он чуть поблек от времени, но не потускнело во мне чувство благодарности к моим славным спутникам в странствиях по Дальнему Востоку.
Сибирский коконопряд
Негде ногою ступить: на ветках, на коре, на земле — всюду гусеницы.
Они ползают, едят, точат. Словно густым туманом,
окутала паутина тайгу, поредела и пожелтела хвоя.
А. Федосеев. «Мы идем по Восточному Саяну»
Это случилось с топографом Сенцовым. В засушливое лето 1946 года он производил съемку в тайге Красноярского края. Работать было трудно.
Только что окончилась война. В колхозах не хватало еще рабочих рук, и в отряд свой Сенцов получил вместо четырех только двух человек.
Заболевший вычислитель остался на базе, и топограф пошел в тайгу с двумя семнадцатилетними пареньками — Петей и Ваней. Была у них еще вьючная лошадь Машка да собака Тузик.
Участок работ не был «белым пятном».
В тридцатых годах здесь прошло лесоустройство, но за пятнадцать лет просеки заросли кустарником и высокими травами — розовым кипреем и белыми зонтиками борщевика.
По утрам брезентовые спецовки наших путников намокали от холодной росы. Днем же в тайге было душно и тучами вилась мошкара.
Впереди шел Ваня. Он умел хорошо выбирать на просеке места для установки угломера, чтобы и вперед далеко видно было, и на старую точку стояния можно было взгляд кинуть и ориентироваться.
Шел он с топором за поясом, с рейкой в правой руке, левой рукой ведя на поводу Машку, которая, тяжело качая вьюк, с трудом переступала через валежник. Коренастый медлительный Петя работал «задним» реечником, то есть он должен был переходить по сигналу топографа на уже обработанную точку.
Так они и двигались по тайге. Впереди Ваня с лошадью, посреди Сенцов с угломером и треногой, позади Петя, с тремя рюкзаками и рейкой.
Стоял душный полдень начала июля. Сенцов, направив трубу угломера на стоящего впереди Ваню, заметил, что тот не следит за сигналами.
Струился горячий воздух. Рейка в объективе так «танцевала», что отсчитать по ней было трудно.
Послышался лай Тузика. Рейка наклонилась.
— Рейку прямо! — закричал Сенцов.
Ваня поправил рейку, но продолжал глядеть по сторонам.
