Необыкновенные приключения юных кубанцев - [12]

Шрифт
Интервал

— Андрюша, — словно угадав его мысли, начала она первой, — а разговаривать можно?

— Конешно. Токо про дело не забывай.

— Хочу спросить… Ванько, которым ты пригрозил Гапону, он твой брат?

— Нет у меня ни братьев, ни сестёр… Просто товарищ.

— Старше тебя? Я заметила, что Лёха сразу же сбавил спесь.

— Всего на год с небольшим. Но он — силач, каких поискать. И они боятся его, как огня.

— Они — это кто?

— Лёха и его дружки — Плешивый и Гундосый.

— У них такие дразнилки?

— Прозвища. У нас их все имеют, дажеть девчонки.

— Старайся говорить слова «даже» и «тоже» без «тэ» и мягкого знака, — посоветовала она. — А какие прозвища у ваших девчонок — тоже оскорбительные?

— Ну почему? — возразил было Андрей, но, подумав, согласился: — Может, конешно, немного обидные. — Чувствуя, что такой ответ недостаточен, добавил:

— Ежли интересно, могу уточнить.

— Очень интересно!

— Ну… которые девочки на нашем, значит, порядке: Нюську, к примеру, сразу прозвали Косая; у неё и вправду один глаз косит. Есть Вера-Мегера; прозвана так Борисом, он живёт недалеко от вас. У него, между прочим, тожеть… вернее — тоже… имеется кличка: Шенкобрысь. Почему такая? Ещё во втором, кажись, классе подписал как-то тетрадь вместо Шевченко Бориса — Шенко Бриса; ну и стал с тех пор Шенкобрысем.

— А Вера — она что, сердитая и злая?

— Да нет… просто Борис за нею ухаживает, иногда пытается заигрывать, а она ведёт себя с ним недотрогой. Хотя очень его уважает.

— И больше на вашем порядке девочек с прозвищами нет? — не дождавшись продолжения уточнений, спросила она.

— Ещё Варька. У неё оно, пожалуй, оскорбительное. Даже говорить неохота. Или сказать?

— Если неприличное… вобщем, смотри сам. А почему «Нюська», «Варька»? — нe понравилось ей. — Можно ведь Нюся, Варя. Вы что, женоненавистники?

— Почему?.. Просто Нюська ласкательного имени и не заслуживает, а у Сломовых так повелось сызмалу: Варька да Варька.

— И за что ж вы дали ей такую кличку, что и произносить неудобно? — полюбопытствовала-таки собеседница.

— Во-первых, не мы. И никто из наших, тем более я, так её не обзывали.

— Догадываюсь, что это лёхо-плешиво-гундосовская работа. Так?

— Ты угадала. А дразнят они её «цыцьката».

— Они что, полногрудых презирают?

— За тех не знаю, а Лёха — ты слышала, как он сказал и про тебя…

— Он, как я понимаю, отпетый пошляк. А как ты смотришь на таких.

— На сисястых, что ли? Для меня главное не это. И давай на эту тему не будем!

— Ты рассердился? Извини, пожалуйста…

Прошло с полчаса, но ничего из ожидавшегося пока не сбывалось. «Неужели зря теряем время?» — начал сомневаться Андрей. — «Может, не надо ждать у моря погоды»… — Его мысли снова прервала Марта:

— Андрюш, ты сказал «тем более я». Тебе, наверно, Варя очень нравится?

— Почему бы и нет? Мы с нею соседи.

— Я имела в виду другое… Впрочем, это неважно.

— Я тебя понял, — дошло до него. — Ты имела в виду любовь? — Марта промолчала, но он поспешил внести ясность: — Никакой особенной любви. Просто мы близкие соседи, вместе выросли, почти как брат и сестра. А у тебя уже была настоящая любовь? Токо честно.

— Была. Но давно, ещё в пятом классе.

— А потом встречалась уже без любви.

— Я вообще ни с одним мальчиком не встречалась!

— И даже с тем, первым?

— Я любила тайно от всех. Он и не знал об этом.

— Чё ж не объяснилась, ежели он стоящий парень?

— Так уж получилось…

— А у меня было совсем даже наоборот.

— Ой, Андрюша, смотри, смотри! Взлетели утки и притом — испуганные!

Оба вскочили, словно подброшенные пружиной. Утиная стайка, тревожно крякая, пронеслась над их головами.

— Усекла, откуда взлетели?

— Конечно! Вон от тех камышей.

— Я же говорил! Так и вышло! — радостно восклицал Андрей.

— Погоди ликовать, может, они просто так снялись с места…

Усомнилась она потому, что уж очень близко оказались «те камыши», всего в каких-то трёхстах метрах от них. С высоты андреевых плеч она их осматривала тщательно, и никакого белого предмета на этом полуостровке (камышовые заросли простирались до восточного берега плавней) замечено ею не было.

— Ну, нет! Когда просто так, они ведут себя по-другому, — тоном знатока возразил Андрей. — Верняк, кто-то вспугнул! Садись на свое место — едем.

Прихватив сумку, Марта заняла переднюю скамейку. Два поворота — и вырулили на простор; здесь Андрей поменял шест на весло, принялся неистово грести. Заметив, что лодка в ответ на энергичные гребки слегка виляет то вправо, то влево, пассажирка пересела не среднюю скамейку, взяла шест, спросив:

— Можнo, я буду тебе помогать?

Получив утвердительный кивок, принялась и себе чиркать по воде.

И похоже, не без пользы: посудина если и не пошла быстрее, то уж точно — ровнее. Вскоре с разгону вонзились в плотную зелень стеблей, верхушки которых шуршали метра на полтора выше их голов. Сложив ладони рупором, Андрей громко позвал:

— Дядя лётчик! Эге-гей! Где ты, отзовись!

Прислушались, затаив дыхание. Квохтавшие поблизости нырки, а также камышовка, выводившая своё звонкое «короп-короп, линь-линь!» на минуту умолкли, словно тоже вслушиваясь. Но… ни на эти, ни на последующие — уже из других мест — зовы никто, увы, не откликался.

— Может, слышит, да опасается, — предположил Андрей. — Позови-ка ты, у тебя голос совсем ещё детский. Он смекнёт: детей опасаться не след.


Рекомендуем почитать
Вестники Судного дня

Когда Человек предстал перед Богом, он сказал ему: Господин мой, я всё испытал в жизни. Был сир и убог, власти притесняли меня, голодал, кров мой разрушен, дети и жена оставили меня. Люди обходят меня с презрением и никому нет до меня дела. Разве я не познал все тяготы жизни и не заслужил Твоего прощения?На что Бог ответил ему: Ты не дрожал в промёрзшем окопе, не бежал безумным в последнюю атаку, хватая грудью свинец, не валялся в ночи на стылой земле с разорванным осколками животом. Ты не был на войне, а потому не знаешь о жизни ничего.Книга «Вестники Судного дня» рассказывает о жуткой правде прошедшей Великой войны.


Тамбов. Хроника плена. Воспоминания

До сих пор всё, что русский читатель знал о трагедии тысяч эльзасцев, насильственно призванных в немецкую армию во время Второй мировой войны, — это статья Ильи Эренбурга «Голос Эльзаса», опубликованная в «Правде» 10 июня 1943 года. Именно после этой статьи судьба французских военнопленных изменилась в лучшую сторону, а некоторой части из них удалось оказаться во французской Африке, в ряду сражавшихся там с немцами войск генерала де Голля. Но до того — мучительная служба в ненавистном вермахте, отчаянные попытки дезертировать и сдаться в советский плен, долгие месяцы пребывания в лагере под Тамбовом.


Великая Отечественная война глазами ребенка

Излагается судьба одной семьи в тяжёлые военные годы. Автору хотелось рассказать потомкам, как и чем люди жили в это время, во что верили, о чем мечтали, на что надеялись.Адресуется широкому кругу читателей.Болкунов Анатолий Васильевич — старший преподаватель медицинской подготовки Кубанского Государственного Университета кафедры гражданской обороны, капитан медицинской службы.


С отцами вместе

Ященко Николай Тихонович (1906-1987) - известный забайкальский писатель, талантливый прозаик и публицист. Он родился на станции Хилок в семье рабочего-железнодорожника. В марте 1922 г. вступил в комсомол, работал разносчиком газет, пионерским вожатым, культпропагандистом, секретарем ячейки РКСМ. В 1925 г. он - секретарь губернской детской газеты “Внучата Ильича". Затем трудился в ряде газет Забайкалья и Восточной Сибири. В 1933-1942 годах работал в газете забайкальских железнодорожников “Отпор", где показал себя способным фельетонистом, оперативно откликающимся на злобу дня, высмеивающим косность, бюрократизм, все то, что мешало социалистическому строительству.


Из боя в бой

Эта книга посвящена дважды Герою Советского Союза Маршалу Советского Союза К. К. Рокоссовскому.В центре внимания писателя — отдельные эпизоды из истории Великой Отечественной войны, в которых наиболее ярко проявились полководческий талант Рокоссовского, его мужество, человеческое обаяние, принципиальность и настойчивость коммуниста.


Катынь. Post mortem

Роман известного польского писателя и сценариста Анджея Мулярчика, ставший основой киношедевра великого польского режиссера Анджея Вайды. Простым, почти документальным языком автор рассказывает о страшной катастрофе в небольшом селе под Смоленском, в которой погибли тысячи польских офицеров. Трагичность и актуальность темы заставляет задуматься не только о неумолимости хода мировой истории, но и о прощении ради блага своих детей, которым предстоит жить дальше. Это книга о вере, боли и никогда не умирающей надежде.