Необыкновенные любовники - [5]

Они были моими друзьями, и я находил удовольствие в их обществе. В их присутствии я работал свободно. Им были интересны мои усилия. Они вставали передо мной: Конрадо — положив руку на плечо Альберто, а Альберто — обняв рукой за талию Конрадо, потому что они были неравного роста, столь же, как и различны по характеру. Костюм их был и прост и богат вместе с тем, и каждый сбоку носил кинжал. На рукояти кинжала Альберто сверкал большой рубин, которому в кинжале Конрадо соответствовала овальная жемчужина.

Однако мне пришлось отказаться от свиданий с моими Коркороне, потому что Джульетта занимала меня целиком, и руки, и мысль. Итак, я написал им о том, почему мне необходимо одиночество, и обещал известить их, как только труд мой будет закончен.

Я со страстью изучал изумительное тело, которое Джульетта, неподвижная и молчаливая, каждый день являла моему взору. Я то зарисовывал его, то писал красками, то лепил, чтобы понять его пропорции, строение и линий. И мне уже оставалось только высечь его из мрамора.

Я добыл для этого чистую и великолепную глыбу; она была слегка розового цвета, как крепкая плоть, которую можно резать, не проливая крови. И все же Джульетта вздрагивала при каждом ударе резца, словно в камне я касался ее тела, и словно тайное сочувствие соединяло ее живую плоть с веществом, которое оживлялось мало-помалу ее формою.

А я работал с жаром и радостью. Статуя уже обозначалась в обтесанной глыбе. Образ рождался медленно. Я торопил его чудесное освобождение. Я отрывал от него грубую кору. Наконец мрамор ожил.

Джульетта тревожно не сводила с меня взора. Она безмолвно присутствовала при этом рождении ее самой. Прошла еще неделя, и в следующую пятницу, в сумерках, я отбросил молоток. Моя работа была кончена — статуя, вся белая, стояла в мягкой полумгле.

Легкий шум заставил меня повернуть голову.

Джульетта медленными шагами приблизилась к статуе. Она нежно обняла мрамор, который, казалось, ответил ее ласке, и прижалась своими тленными губами к вечным губам. Их две улыбки соприкоснулись. После этого прощанья Джульетта оделась. В ту минуту, когда она направлялась к выходу, дверь отворилась и оба Коркороне показались на пороге. Я предупредил их накануне, чтобы они пришли ко мне в этот день. Они посторонились, чтобы пропустить Джульетту. Она прошла между ними.

— Это внучка старого Бернардо, — сказал я им. — С ее тела я лепил эту статую.

Я взял пальцами щепотку мраморной пыли. Сверкающий порошок струился, как в импровизированных песочных часах, и я не подозревал, что его бег отметил прохождение торжественного часа.

* * *

Я ощущал большую усталость. Труд истощил мои силы, и я пытался восстановить их сном и едой; я очень много ел и спал. Никогда еще мясо не казалось мне столь питательным и плоды столь вкусными. Я вспоминал о тех плодах, которые привозил мне когда-то на своем осле старый Бернардо. Но был ли среди них хоть один, который бы стоил прекрасного плотского плода, удивительного тела Джульетты?

Я больше не видел ни ее, ни даже братьев Коркороне. Моя уединенная жизнь отдалила от меня прочих моих друзей. Я жил теперь, ничего не зная о том, что делается на свете. Я не знал ничего из того, что происходит за стеной моего сада. По временам дикий голубь пролетал по небу. Я видел его летучую тень в воде бассейна и думал о сосновом лесе, о ферме Рокко, о Бернардо и о Джульетте.

Давно уже я хотел отнести девушке какой-нибудь подарок в благодарность за ее помощь и старанье. Я отправился наконец к ювелиру. Там я выбрал кольцо и коралловые серьги. Это было пустяком в сравнении с теми камнями, над оправой которых мастер в то время трудился. Он показал мне одно ожерелье из рубинов и другое из жемчуга. Каждое из них было заказано одним из синьоров Коркороне.

Несколько дней спустя я отправился на ферму Бернардо. Я оставил за собою плоские берега Моттероне, одолел трудный подъем и прошел через виноградник. Подойдя к дому, я нашел дверь на замке. Один только хлев был открыт, но и он был пуст. Дом казался покинутым.

Я крикнул; никто не отозвался. Где же могли быть Бернардо и Джульетта? Я решил пройти в сосновый лес. Ни единой птицы на ветвях; ни единого дуновения в вершинах. Кристаллические капли смолы стекали вдоль красноватых стволов. Иглы устилали землю; когда я шел, не было слышно шагов.

Я сел. Показался ребенок. Он собирал сосновые шишки, которыми наполнял большой сетчатый мешок, висевший у него через плечо. Это был мальчик лет двенадцати. Я позвал его. Он остановился.

— Не знаешь ли ты, где старый Бернардо?

Ребенок перекрестился. Я понял, что Бернардо умер. Он действительно умер на прошлой неделе. С маленькой деревенской колокольни, которую я заметил сквозь деревья, отзвучал похоронный звон. Теперь Бернардо спал под кладбищенскими кипарисами. Что могло быть проще? Он был стар, и все мы умрем.

Мальчик снова стал собирать сосновые шишки.

— А Джульетта? — спросил я его.

Он засмеялся, показывая свои белые зубы, защелкал языком, подражая стуку копыт погоняемой лошади, затем сделал пальцами знак, изображающий птицу, которая улетает.

В лесу было тихо, ни один голубь в нем не ворковал.