Необыкновенные любовники - [26]

Больше сказать, г-н де Ла Бигуржер, вместо того, чтобы, подобно г-же де Ларно, сожалеть о таком интимном и обыденном характере чуда, предсказывал ему прекрасную будущность. Его уверенность не имела границ. Он, однако, пожелал лично ознакомиться с подробностями божественного явления. Признания девицы де Ла Томасьер могли обезоружить людей самых маловерных; г-н де Ла Бигуржер был настолько ими удовлетворен, что решил обнародовать в тот же день весть о чуде и предложить населению Куржё восславить господа, соизволившего даровать городу такое доказательство своей благодати, ибо он избрал его для своего зримого появления среди всех других городов епархии; но г-н де Ла Бигуржер, как человек предусмотрительный, задумал прежде всего убедить в этой святой вести тех лиц ум коих от природы склонен к сомнению, — а таковые, к сожалению, были среди высшего дворянства Куржё, к примеру сказать, хотя бы г-н де Рантур, всегда расположенный посмеяться над предметами священными. Не вполне можно было быть уверенным и в г-не де Парфонвале, его друге, как и в некоторых еще других. Г-н де Ла Бигуржер полагал, что, собрав их всех за столом и возвестив им лично о событии, он лучше всего добьется от них его признания, так как они не осмелятся отказать в нем ему прямо в лицо. А раз это будет достигнуто, то большинство порядочных людей присоединятся к их мнению в силу подражания. Что же касается остального населения, а также болтливой толпы женщин, то они настолько готовы принимать чудесные доказательства того, во что они верят, что епископ считал совершенно бесполезным заниматься ими и сосредоточил все свое внимание на избранном обществе, которое ему хотелось убедить прежде всего.

Он дожидался для этого конца обеда, который был обильным и лакомым, ибо замечено было, что вина и вкусные яства хорошо настраивают умы и склоняют их к благодушию, хотя бы скоропреходящему. Поэтому лишь тогда, когда он почувствовал, что гости находятся в желательном для него состоянии, им было отдано распоряжение закрыть двери и удалить лакеев. Это приказание, произнесенное громким голосом, удивило всех, и взоры присутствующих обратились к прелату. Молчание установилось само собой; г-н де Ла Бигуржер три раза слегка кашлянул.

Г-н де Ла Бигуржер вообще был красноречив, но в этот день он говорил лучше, чем кто-либо в мире. Он начал с восхваления Куржё, численности и достоинства его дворянства. Он похвалил его приверженность религии. Все это заслуживало награды. Она заставила долго себя ждать, но от этого должна оказаться еще более ослепительной. Час возмещения пробил.

Все преисполнились внимания. Г-н де Рантур приставил к уху ладонь трубкой, чтобы лучше слышать; г-н Вирлон улыбнулся блаженно, насколько это ему позволяло его тощее лицо. Каждый, казалось, уже слышал наперед то, что собирался сказать г-н де Ла Бигуржер.

— Бог не бывает неблагодарен, господа, и доказательства заботы его не могли замедлить явиться. Он дает их нам сегодня и доставляет вашему епископу радость возвестить об этом. Бог среди нас, господа, хотя вы этого и не подозревали. «Я приду, яко тать», говорится в евангелии: Sicut fur… И он пришел; он пришел взять среди нас душу из мира, чтобы она стала благочестивой избранницей его предпочтения; он удалил ее от всех самых дорогих привязанностей, чтобы сделать ее более достойной его. Она сделалась его собственностью. Он избрал ее, и избрал в ней нас. Он явился ей, и та, которую он так осчастливил, господа, вам известна…

И тут г-н де Ла Бигуржер назвал имя девицы де Ла Томасьер. Это вызвало ропот удивления и одобрения. Все тайком посматривали на г-на де Валанглена. Г-н де Ла Бигуржер продолжал:

— Ах, господа, какая милость и какая честь! Он мог бы послать ей одного из своих святых или ангелов, своих обычных вестников. Но он захотел лучшего. Он явился сам, лично, из трех своих ипостасей, выбрал, чтобы открыться этой душе, столь трогательной и прекрасной, ту, на которую возложены все наши надежды, ибо она уже была принесена в жертву за нас. Нет, не грозный бог Синая предстал девице де Ла Томасьер, но бог нежности и мира, сам Иисус, божественный супруг, и не таким, господа, каким он умер на кресте, но таким, каким сидел у очага Марфы и Марии, беседуя с ними. Ах, господа, какая радость для нашей сестры узреть лицо спасителя, не увенчанное терниями, но сияющее юностью, добротою и любовью!

Г-н де Ла Бигуржер огляделся вокруг себя. По выражению лиц он почувствовал, что дело выиграно. Запах яств приятно смешивался с ароматом вин. Лакеи, подслушивавшие у полупритворенных дверей, крестились.

— Вот, господа, — продолжал г-н де Ла Бигуржер, — то, что желал я вам сообщить. Я хотел вас уведомить первыми. Скоро вы присоедините ваши голоса к тем, что будут прославлять это чудо. Я счел нужным засвидетельствовать перед вами его подлинность, и, позвольте мне прибавить, я надеюсь на то, что маловерных не окажется и что наша Ла Томасьер не встретит своего «Томаса»[2].

Эта игра слов имела потрясающий успех. Все поднялись с радостным шумом. Образовались группы. Г-н Вирлон переходил от одной из них к другой, чтобы поддерживать энтузиазм. Г-на де Ла Бигуржера осыпали приветствиями, как будто все это было его личным делом и доказательством его хорошего управления епархией. Было около трех часов пополудни, когда г-н де Ла Бигуржер сообщил о своем желании пройти в монастырь. Выход был шумным. Г-н де Рантур, идя под руку с г-ном де Парфонвалем, насмешливо улыбался. Г-н де Валанглен следовал за толпой в глубокой задумчивости.