Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 4. Том II - [83]

– Черт знает что я выдумываю, – обругал себя Борис. – Что может означать ее поцелуй, зачем она меня поцеловала, неужели она и вправду может что-то почувствовать к такому старику, как я. – опять задавался вопросами Борис.

Ведь я старше ее почти на 14 лет, она мне в дочки годится, ну а я?! Неужели я могу принять эту любовь? И как на эту любовь посмотрят все окружающие? Определенно скажут, что я совратил неопытную девушку. Про ее связь с Красавиным ведь немногие знают. А потом, я-то ее не люблю! Она мне нравится, как отличная помощница, и теперь, пожалуй, и как женщина, но ведь это не повод для того, чтобы сойтись с ней.

А, впрочем, о чем это я? – замелькали мысли у Бориса, – при чём здесь «сойтись», с чего это я взял? Ну, пожалела тебя молодая женщина, ведь почти из могилы тебя вытащили, ну в порыве откровенности рассказала свою грустную историю, ну поцеловала тебя, да как? Чуть губами прикоснулась, а ты уже и вбил в свою дурацкую башку черт знает что. Дурак ты, Борис.

Заснул Алешкин лишь под утро.

Глава четвертая

В течение следующих четырех дней фашистские самолеты с восхода и до захода солнца продолжали летать над тылами дивизии и соседних с ней соединений, попадая под атаки наших истребителей или огонь зениток, рассеивались и бросали бомбы где попало. Над медсанбатом они пролетали 8-10 раз в сутки. К воздушным тревогам все настолько привыкли, что даже не всегда по команде, издаваемой наблюдательным постом, убегали в щели. Скуратову приходилось чуть ли не силой гнать из палаток и домиков всех свободных от работы, а также ходячих раненых и заставлять их всё время, пока длилась воздушная тревога, находиться в щелях, кстати сказать, он же заботился и о том, чтобы все палатки к каждому утру были вновь замаскированы свежими ветками.

Конечно, ни тем, кто в это время обслуживал тяжелых лежачих раненых в госпитальных палатках, ни тем, кто работал в операционной аптеке или на кухне, прерывать свою работу было нельзя. Естественно, что медсестры и врачи госпитального взвода, хотя в период воздушной тревоги и тряслись от страха, должны были не только сами находиться в палатке, то есть, по существу, быть совершенно беззащитными, но при этом еще успокаивать и раненых. В операционных после сигнала тревоги всех раненых, лежавших на столах, снимали на пол палатки, на пол же ложился и весь персонал, причем врачи и операционные сестры ложились с поднятыми вверх «чистыми» руками, чтобы не запачкать их и сразу после отбоя тревоги продолжать операцию.

Впрочем, так было только один день. Потом, не сговариваясь, все хирурги както сразу от этого отказались. Иногда получалось так, что никак нельзя было прервать операцию, а затем эти бесконечные «ложись», «вставай» так изматывали и раненых, и персонал, и, в конце концов, давали так мало шансов на спасение, что несмотря на тревогу, весь хирургический персонал продолжал свое дело. Из малой операционной выгоняли в щели всех ходячих раненых, ожидавших обработки, свободных от дела санитаров и перевязочных сестер.

Конечно, нельзя сказать, чтобы Борис, другие врачи и особенно медсестры чувствовали себя достаточно уютно, когда во время тревоги слышался свист падающих бомб и близкие разрывы, от которых колыхались стенки палаток, а иногда падали со столика плохо стоявшие банки. И, конечно, вздрагивали, испуганно переглядывались и врачи, и медсестры, и санитары, и раненые. Однако первые продолжали свою работу, а раненые терпеливо ожидали конца операции.

После памятного для Алешкина вечера он не встречался с медсестрой Шуйской наедине. Видел ее только в операционной, где стал работать через несколько дней после своей контузии. Во время бомбежки Катя с испугом поглядывала на Бориса и тот, встречаясь с ней глазами, замечал в ее больших карих глазах и страх, и боль, и немой вопрос. Однако ни он, ни она ни о чем не относящимся к работе не обмолвились ни словом. Шуйская была также внимательна и аккуратна в своей работе. Борису было также легко оперировать с толковой и понятливой помощницей.

Через несколько дней после контузии Алешкин поехал на предполагаемое место дислокации, где находились Прохоров и Сковорода. Там были уже развернуты две палатки ДПМ и одна ППМ. Они предназначались под сортировку и малую операционную. ППМ-палатка служила жильем для людей, работавших по подготовке нового места батальона и прокладке лежневой дороги. Так как среди них имелось человек 15 выздоравливающих, нуждавшихся в перевязках, то вместе с ними находилась и медсестра из госпитального взвода. Алешкин осмотрел этих раненых и убедился в том, что они почти все выздоровели и, по существу, могли быть отправлены в свои части. Но на этой территории и, главное, на строительстве лежневой дороги было еще так много работы, что, отпустив их, работу пришлось бы растянуть еще дней на 10. А Борис все больше чувствовал самую настоятельную необходимость передислокации медсанбата.

Вернувшись «домой», он с первой же машиной, выехавшей на передовую, послал докладную записку начсандиву Пронину, в которой просил ускорить решение вопроса о передислокации батальона.