Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 4. Том II - [73]

Он и в самом деле был удобен.

Первое отделение, шириною около двух метров, могло расцениваться как приемная, в ней находилось большое окно, около которого был приереплен к стене столик. Сбоку стола находилась полочка, где уже лежали книги Бориса и среди них – И.В. Сталин «Вопросы Ленинизма», «История ВКП(б)» и «Оперативная хирургия Шевкуненко». С этими книгами Алешкин не расставался с начала войны, и как бы ни было трудно, всегда таскал их с собой.

Перед столом стояла табуретка, сбоку другая, а у дощатой перегородки, отделявшей это отделение от второго, стояла скамейка, на ней могло сидеть 3–4 человека. В той стене, где находилось окно, рядом с ним была небольшая входная дверь. Напротив окна в перегородке тоже имелась узенькая дверца, завешенная плащ-палаткой. В том отделении стоял деревянный топчан, на котором находилась постель Бориса, на которой он провел сегодняшнюю ночь.

Давно уже прошло то время, когда в батальоне спали, не только не раздеваясь, а даже и не снимая сапог. Так было Карельском перешейке. Теперь у каждого врача и медсестры имелась настоящая постель с простынями, подушкой и одеялом. Только санитары иногда еще спали на нарах, не полностью раздеваясь. Это отделение имело в ширину немного полутора метров. Следующее отделение, самое маленькое – жилище Игнатьича. Там же находилось его и Бориса оружие (автоматы), стоял шкаф с посудой, топчан для спанья, а на противоположной стене висели вещевые мешки, противогазы и котелки.

Борис зашел в свой домик, сбросил пилотку на стол и направился в отделение Игнатьича, чтобы в умывальнике, висевшем там, помыть руки. Проходя через свою спальню, он увидел, что на его постели лежит Шуйская с одеялом, натянутым до самого подбородка, глаза ее были закрыты, по-видимому, она крепко спала.

Заметив ее, Борис невольно остановился, а Джек, сопровождавший его, подошел к постели, положил на нее голову и умильно посмотрел на лежавшую девушку. Алешкин уже хотел было заговорить со своей невольной гостьей, но в этот момент во вторую дверь протиснулся Игнатьич с котелками и чайником в руках. Заметив, что его командир собирается громко говорить, он сделал предостерегающий жест, поставил котелки с едой на свой столик и, прижав палец к губам, поманил Бориса к себе.

Когда они очутились в крошечном третьем отделении домика, служившим одновременно, кроме жилья Игнатьичу, хозяйственным складом и кухней, тот полушепотом сказал:

– Зинаида Николаевна приказала ее не будить, с ней не разговаривать и ни о чём не спрашивать. Покушайте, да ложитесь на мою постель, отдыхайте, а я к санитарам пойду.

После обеда, который одновременно являлся и ужином, Борис, выпив кружку крепкого горячего сладкого чая, почувствовал себя достаточно отдохнувшим и решил пойти по батальону, осмотреть все его отделения, а также выяснить у своих помощников общую обстановку.

Конечно, прежде всего он заглянул в большую операционную, где в это время вновь работали Бегинсон и Дурков. В предоперационной ожидали очереди два человека. В шоковой лежало четверо. С одним, очень тяжелым, как сказал увидевший Бориса Дурков, они в этот момент возились.

Здесь помощи Алешкина не требовалось.

Потом он прошел в госпитальные палатки, их было уже три, пришлось занять одну из звакопалаток. Эвакуация обработанных проходила равномерно и быстро, а количество отяжелевших после хирургических вмешательств росло. В одной из палаток он увидел Прокофьеву; та, доложив ему об общем состоянии дел в госпитальном взводе, сказала, что в связи с тем, что на койках лежит уже более 100 человек, ей пришлось для ухода за ранеными мобилизовать людей из ансамбля песни и пляски, которые пока все еще находились в батальоне. Начальник ансамбля собирался увезти артистов в политотдел дивизии, но при помощи комиссара Кузьмина ей удалось пока их задержать.

– Кстати, о Кузьмине, он совсем плох, – заметила она, – сердце у него барахлит, а он не хочет соблюдать никакого режима, да и лекарства принимает очень нерегулярно. Поговорите с ним! Может быть, вы на него подействуете. Припугните его, что, если он не будет мне подчиняться, так его придется эвакуировать в госпиталь. А по всему видно, он этого очень не хочет. Да медсанбату невыгодно от такого комиссара отказываться, по-моему, он один из самых лучших, которые у нас были. Да, – немного насмешливо продолжала Зинаида Николаевна, – вот другой мой пациент прямо-таки рвется на эвакуацию, хотя при осмотре я у него никаких повреждений, кроме небольших царапин на левом локте, не нашла. И со стороны внутренних органов тоже все в порядке. Ну, немного слух ослаблен, да и то, по-моему, он больше аггравирует, а перепугался он до последней степени. Я его отправила в эвакопалатку. Думаю, вы жалеть не будете – это наш новый интендант.

Борис кивнул головой и спросил:

– А что с Катей Шуйской?

– А, с вашей квартиранткой-то? Придется, товарищ командир, потерпеть ее присутствие еще пару дней, Елизавета Васильевна хотела ее в сестринский барак перетащить, да я отсоветовала, пусть уж она пока у вас полежит. Я думаю, что через сутки она и сама уйдет, а сейчас ей покой нужен. Испугалась она очень сильно, да и взрывная волна ее, видно, об уцелевшую стенку барака ударила. Я думала, что здесь сотрясение мозга, потому что она довольно долго не могла прийти в себя. Часа полтора тому назад я ее видела. Сейчас спит спокойно, я ей порядочно морфия велела вкатить. Сейчас для нее самое главное – сон. Серьезных ушибов тела нет, повреждений костей тоже. Несколько синяков, наверно, все-таки ее бревнами-то ушибло. Хорошо, что она то ли сознательно, то ли от удара волной упала и скорчилась, ведь висевшая почти над самой ее головой гимнастерка вся изрешечена осколками.