Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 4. Том II - [70]

Так что комиссара дивизии в ее тылах не был уже более недели.

Не было в дивизии и начальника политотдела Лурье. Он был где-то далеко на востоке Средней Азии, где проходил какие-то специальные курсы переподготовки политработников.

Поэтому Борису по вопросу о провалившемся наступлении их дивизии и вообще о положении на фронтах поговорить было не с кем. Окружавшие его люди знали не больше его.

Пользуясь авторским правом, сообщим, что лишь через много лет, прочитав уже много книг по истории Великой Отечественной войны, в одной из них Алешкин нашел ответ на вопрос, который волновал и его, и многих других в 1942 году.

Нет, не напрасны были жертвы, принесенные 65-й стрелковой дивизии и других соединений 8-й армии. Хотя тогда многие командиры и более высокого ранга, чем Алешкин, не знали существа дела, и лишь сетовали на неудачу по деблокированию Ленинграда, ему теперь стало ясно, чем была вызвана эта, так сказать, демонстрация прорыва блокады.

Дело в том, что как раз в это время закончились активные боевые действия в Крыму, и 51-я немецкая армия должна была быть переброшена в помощь 6-й под Сталинград. Узнав об активизации Красной армии на Волховском фронте, немецкое командование направило эту армию под Ленинград, чтобы попробовать, во-первых, вновь штурмом овладеть городом Ленина, а во-вторых, сдержать начавшиеся активные действия Красной армии на Волховском фронте.

Прорыв оборонительной линии немцев, хотя и не на очень большом участке фронта, около Ладожского озера, и быстрое продвижение частей 65-й дивизии вглубь грозили тем, что блокада Ленинграда может быть действительно прорвана, гарнизон Шлиссельбургской крепости окружен и уничтожен. Фашисты на этом участке фронта не могли действовать своей главной силой – танками, чтобы ликвидировать угрозу прорыва, им пришлось бросить 11-ю армию прямо «с колес» в бой. В этих боях части дивизии и другие соединения 8-й армии и соседней 42-й, активизировавшей свою оборону, а также и наступательные бои войск Ленинградского фронта сковали около двух пехотных и одну танковую дивизии фашистов, в том числе, и прибывших из Крыма 170, 24, 28 и 23-ю пехотные дивизии. И не только парализовали их усилия по штурму Ленинграда, но, основательно обескровив их, привели их в такое состояние, что, как докладывал Военный совет Волховского фронта: «Эта группировка противника сильно истощена в боях с войсками Волховского фронта и в ближайшее время неспособна без дополнительного усиления на проведение крупной наступательной операции» (архив МО СССР дело 204, 97 и 78, листы 164–166).

Стремясь развить контрнаступление в этом районе, фашисты сняли чуть ли не две воздушные армии, предназначенные к отправке на юг, и бросили их в бои на Волховский фронт. Этим и объясняется возросшая активность немецких воздушных сил в августе 1942 года на Волховском фронте.

Но повторяем, все это стало известно Алешкину лишь через много-много лет после окончания войны. В то время он, как и многие другие, только сетовал на слабость нашей авиации и противовоздушной обороны, да отругивался при каждом близком разрыве авиабомбы.

А бомбежка не прекращалась почти весь этот день как, впрочем, и в следующие. Вокруг медсанбата беспрестанно рвались авиабомбы самых разных размеров.

Но Борису было не до этого. Ему приходилось делать множество самых необыкновенных сложных операций, к которым в обычное мирное время хирурги с гораздо большим опытом и знанием готовятся неделями, а иногда и месяцами. Здесь же Алешкину как, впрочем, и всем его товарищам по работе, на размышление и составление плана операции отводились минуты. Да и выполнять эту операцию надо было как можно быстрее.

Можно было бы описать много случаев, когда хирурга в санбате подстерегали совершенно неожиданные сюрпризы.

Вот, например, один из них, который произошел как раз в этот день. Легкораненых перевязывал и делал простейшую обработку их ран, как обычно, Сковорода. Делалось это, как мы знаем, на скамейках, на которых раненые сидели. Алешкин бегло осмотрев 8 человек, сидевших на скамейках, не заметил ничего особенно серьезного и, порекомендовав Сковороде необходимые манипуляции, отправился к операционному столу. Операционная сестра была не из его бригады, он с ней оперировал редко, она волновалась и часто делала многое невпопад. Это злило Бориса, а тут еще, как назло, то большой сосуд выскальзывал из зажима и из него струей била кровь, что было страшно, раненый и без того потерял много крови. Несколько секунд, пока этот сосуд был пойман и наконец-таки перевязан, показались Борису чуть ли не часами. То у молодого, почти мальчишки, 19-летнего бойца оказалась так раздроблена стопа, что никакой надежды на заживление раны не было, и нужно было ампутировать ему ногу на уровне нижней трети голени. А это теперь в санбате делалось крайне редко. Ведь если в первые месяцы войны, когда в батальон часто доставлялись раненые прямо с поля боя, с огромными повреждениями конечностей без всякой предварительной обработки, в большинстве своем завязанными кое-как санинструктором или кем-либо из соседей по окопу, нуждавшимися в срочной ампутации во избежание могущей развиться гангрены, то теперь, к осени 1942 года в санбате № 24 такие случаи стали редкостью, а вследствие этого и количество ампутаций сократилось.