Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 4. Том II - [68]

Тем не менее почти весь женский персонал продолжал стирку и сушку своего белья в жилых помещениях, а в данном случае вот в этом бараке, стоявшем на окраине территории батальона.

Взглянув на него, Борис увидел, что этот барак целиком разрушен. От домика он находился метрах в 20, и взрывная волна фугаски (наверно, 100-килограммовки) три стены барака полностью разрушила, свалившаяся на эту бесформенную кучу бревен и досок крыша по форме напоминала шалаш. На одной из уцелевших стен Борис заметил предметы женского туалета.

Пока он смотрел на развалины барака, одна из сестер вдруг громко воскликнула:

– Ой, девочки! А ведь сюда сегодня рано утром за бельем Катя Шуйская ушла, где она? Не видели?

Услышав этот крик, Алешкин, стоявший рядом с ним Лев Давыдыч и два санитара бросились к разрушенному бараку. Не успели они сделать и пяти шагов, как с противоположной стороны поляны раздался крик одного из санитаров:

– Товарищ командир, здесь в канаве товарищ начхоз лежит. Он, кажется, убит. Борис приказал Сангородскому:

– Бегите туда, посмотрите, что сделать нужно, да прикажите своим санитарам тела убитых и раненого отнести в сортировку. А я посмотрю, что здесь в бараке делается.

Через несколько минут он и сопровождавшие его санитары уже осматривали внутренность полуразрушенного барака. Как мы говорили, три его стены взрывной волной были свалены, другая его часть откинута на несколько метров в сторону. А большая часть крыши, упав одним концом на землю, другим упиралась в уцелевшую стену, образовав своего рода шалаш. Когда Борис заглянул в этот своеобразный шалаш, он увидел в самом углу его небольшую, как он вначале подумал, кучку одежды, но затем разглядел вытянутую ногу в маленьком сапоге и понял, что это скорчившийся человек. Судя по всему, это и была Шуйская.

Забравшийся в этот шалаш санитар Колесов нагнулся к лежавшей неподвижно женщине и, взяв ее на руки, как ребенка, выбрался с ней наружу.

– Несите ее в батальон, – приказал Борис, обгоняя Колесова.

Ближайшим помещением на их пути оказался новый домик комбата. Видя, что Колесов основательно устал (пришлось пройти шагов 300), Алешкин скомандовал:

– Занесите ее ко мне, положите на постель, а сами бегите за вторым санитаром и носилками. Шуйскую уложили на топчан Бориса. Колесов убежал, а Борис повернулся к встретившему его растерянному Игнатьичу.

– Бегите скорее к Зинаиде Николаевне, скажите ей, что медсестра Шуйская, кажется, контужена, крови нет, наверно, и ран нет. Пусть она сюда придет, посмотрит пострадавшую.

Игнатьич побежал выполнять приказание командира, а тот тем временем расстегнул пояс, стягивавший гимнастерку женщины, расстегнул ворот, снял с нее сапоги. Пострадавшая не шевелилась, лицо ее было бледно, глаза закрыты. Бегло пощупав ей руки и ноги, Борис убедился, что переломов нет. Проверив пульс, он увидел, что, хотя он очень слабый и частый, но перебоев не обнаружил. Алешкин приподнял веко одного из глаз и заметил, что зрачок сужен.

Ну, – с облегчением подумал он, – кажется, тут только глубокий обморок. В этот момент вернулся Игнатьич.

– Товарищ командир, доктор Прокофьева сейчас идет, она только что интенданта осмотрела, тот в себя пришел… У него на руке какая-то рана, там его доктор Картавцев с Наумовой перевязывают. Он все что-то рассказать хочет, но не может, и не слышит ничего. Зинаида Николаевна сказала, что это у него скоро пройдет. Да вот она и сама идет, – сказал Игнатьич, выглянув в окошко домика.

Действительно, через несколько секунд вошла Прокофьева с одной из своих палатных медсестер.

– Борис Яковлевич, вы ее осматривали?

– Да нет, – как-то неуверенно произнес он, – я только вот ворот ей расстегнул, да руки и ноги пощупал, как будто все кости целы.

– Ну ладно, мы сейчас ее посмотрим, как следует, послушаем. Наташа ей укольчик сделает, а потом заберем или к себе в госпитальную, или к сестрам перенесем. А у нас там прямо беда, Картавцев совсем с ног валится, всю ночь поступало очень много раненых и сейчас привезли две машины, хорошо, что хоть Николай Васильевич Скляров вернулся, теперь об эвакуации от нас думать не приходится, быстро вывозят. Ну, и у нас уже много осело.

Пока Зинаида Николаевна разговаривала с Алешкиным, пришедшая с ней медсестра раздевала Катю Шуйскую, снимала с нее гимнастерку, расстегивала лифчик. Борис в это время кусал от огромного бутерброда с «рузвельтовской» колбасой, запивая еду горячим чаем, приготовленным Игнатьичем. Он искоса бросил взгляд на обнажаемое в двух шагах от него тело юной, но хорошо сложенной девушки.

До сих пор, работая по многу часов рядом с ней в операционной, Борис както не обращал внимания на нее как на женщину. Он видел ее внимательные глаза, блестевшие над маской, ее проворные маленькие руки, так своевременно подсовывавшие ему необходимые инструменты, ее фигуру, всегда аккуратно затянутую в халат. Она была хорошей помощницей и только, а тут вдруг она оказалась и хорошенькой юной женщиной. Борис невольно покраснел. Оставив недопитый чай, он вышел из домика.

Воздушный бой еще продолжался, но все чаще отдельным вражеским самолетам удавалось прорываться, и то там, то здесь почти по всей линии фронта в районе дивизионных тылов и артиллерийских позиций раздавались взрывы бомб. Провести сосредоточенную, целенаправленную бомбежку в каком-нибудь важном пункте фашистам не удавалось. Мешали и зенитки, и немногочисленные, но юркие и храбрые «ястребки». Однако, видно, фашистских стервятников было много, бомб у них тоже, они сбрасывали их где придется, стремясь разбомбить дороги и как можно большую площадь.