Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 4. Том I - [87]

Вот я и получил задание, – закончил свой рассказ Цейтлин, – помочь вам, врачам санбата, где в первой медицинской инстанции начинают по-настоящему хирургически обрабатывать рану, таких подозрительных раненых разоблачать. Прошу вас о каждом таком случае немедленно ставить меня в известность, но уж в дальнейшем я буду «лечить» их сам.

Слушая Цейтлина, Борис вспомнил, что ему приходилось видеть раненых в руки и в ноги, ранения которых, если пока еще не внушали подозрения, то вызывали удивление как своим видом, так главным образом направлением пулевого канала. Он не замедлил сказать об этом Цейтлину.

Октябрь месяц подходил к концу, близились ноябрьские праздники, но никто даже не думал и не вспоминал о них. Все были настолько поглощены работой и различными мелкими делами по улучшению быта и устройства отопления в медицинских палатках, более лучшей их маскировкой и прочими заботами, что как-то забыли о наступающем празднике.

Весь октябрь стояла пасмурная погода, сопровождавшаяся частыми снегопадами. К началу ноября переправа раненых через Неву еще более затруднилась. На реке появилась шуга и даже льдины, что замедлило передвижение лодок и подвергало их еще большей опасности. Вместе с ранеными стали поступать обмороженные. Пока раненого после гибели лодки вытаскивали из воды, а затем везли до медсанбата в неотапливаемой машине при температуре воздуха иногда значительно ниже 0 градусов, он успевал основательно обмерзнуть.

Стало совершенно очевидно, что для избежания излишних потерь нужно что-то экстренно предпринять. Организовать это дело мог только начсандив. Командир дивизии Климов, наконец, решает отправить его из 1-го эшелона дивизии во 2-й, чтобы решить вопрос с передвижением раненых. Он предлагает заменить его кем-нибудь из полковых врачей.

Исаченко передал свои полномочия по организации эвакуации с пятачка старшему врачу 41-го стрелкового полка Иванцову, а сам решил в эту же ночь переправиться на правый берег. Переправа для него оказалась неудачной: он получил серьезное ранение.

Глава шестнадцатая

Исаченко доставили в санбат утром следующего дня в довольно тяжелом состоянии. Оперировать его взялся Борис Алешкин. Ранение казалось серьезным, но, по мнению Бориса, для жизни неопасным. Исаченко ранил осколок мины, находившийся, видимо, на излете, и потому значительно утративший свою убойную силу. Осколок попал в лоб, чуть правее переносицы, пробил наружную пластинку лобной кости и застрял в лобной пазухе. От удара Исаченко потерял сознание, но затем пришел в себя и жаловался только на сильную головную боль.

При осмотре Алешкин предположил, что осколок, торчащий во лбу, пробил лобную кость, а возможно, и мозговую оболочку, и своим другим концом давит на мозговое вещество, чем вызывает, помимо разрушения клеток передней доли правого полушария, и кровотечение, повышающее внутричерепное давление, что и вызывает нестерпимую головную боль. Если бы этой сильной боли не было, то можно было бы, конечно, отправить раненого прямо в госпиталь, но тот и сам настаивал, чтобы его оперировали именно в медсанбате, так как надеялся остаться в дивизии.

Посоветовавшись с Картавцевым и Бегинсоном, Алешкин решил приступать к операции, помогал ему Картавцев. Попытки выдернуть торчащий осколок пинцетом, а затем и корнцангом, ни к чему не привели. Само собой разумеется, что, прежде чем приступить к манипуляциям по извлечению осколка, Борис произвел соответствующее обезболивание и обработку окружности раны. После неудачной попытки извлечь осколок Алешкин решил произвести скусывание части лобной кости кусачками. Подвести кусачки сразу оказалось невозможным, и потому после рассечения кожи лба, отделения ее от кости и отодвигания в сторону при помощи долота, удалили небольшой кусочек кости, затем кусачками расширили отверстие с одной стороны и после этого, захватив осколок зубоврачебными щипцами, его немного повернули и извлекли из раны. Он оказался крючкообразной формы с зазубренным, как у остроги, концом, и был обращен своей гладкой стороной в глубину раны.

После удаления осколка из раны хлынула жидкость, окрашенная в темно-розовый цвет. Значительного кровотечения не было. После осушения раны удалось разглядеть, что твердая мозговая оболочка каким-то чудом уцелела, видимо, действительно, осколок был на излете и истратил всю свою силу на пробивание пластинок лобной кости, мозговую оболочку только отодвинул. Таким образом и сосуды ее оказались целыми. Помогло этому и то, что осколок, как мы уже сказали, был обращен к мозгу не острым жалом, а гладкой стороной. Пробив кость, он как бы скользнул по мозговой оболочке и зацепился за обратную (внутреннюю) сторону лобной кости. После удаления осколка и истечения скопившейся жидкости, раненый сразу почувствовал облегчение, головные боли почти прекратились. Исаченко совершенно бодрым голосом заявил, что теперь все в порядке, что ему нужно только завязать рану, и он может возвращаться в штаб дивизии.

Но Алешкин и другие врачи прекрасно знали, что это невозможно. Ранение серьезное: остался дефект лобной кости размером 2 x 1,5 см, осколок пробыл в ране дольше 6 часов, и травма, нанесенная мозговой оболочке, хотя и не вызвала ее разрыва, все-таки была значительна. Очевидно, без воспаления ее, то есть менингита, дело не обойдется. В те времена менингит считался чрезвычайно грозным, часто смертельным заболеванием. Ведь кроме белого стрептоцида, да и то в ограниченных количествах, в распоряжении медиков ничего более существенного не было. Исаченко и был назначен стрептоцид в больших дозах, порошок стрептоцида был введен в рану, а сверху наложена повязка с мазью Вишневского.