Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 4. Том I - [86]

По словам Цейтлина, из 11–12 лодок, пересекающих Неву, невредимыми до другого берега достигают едва две-три, остальные прибывают полузатонувшими или тонут, и тогда перевозимые ими люди, если они не погибают сразу, добираются вплавь.

Самым опасным местом в дивизии считается именно переправа, поэтому на обслуживание ее, помимо саперов, занимающихся починкой лодок и устройством плотов и т. п., назначена штрафная рота, люди которой и исполняют роль перевозчиков. И, как говорил Цейтлин, если удастся такому перевозчику переправить свою лодку или плот раза три-четыре подряд и при этом остаться живым и не раненым, это считается большим счастьем.

Объяснил он также и то, что по существующим законам пребывание в штрафной роте продолжается до первого ранения, выводящего бойца из строя. После чего он из разряда штрафников отчисляется и, если поправится, то в дальнейшем свою службу несет в обычной части. А некоторым, наиболее отличившимся, после ранения даже возвращается и имевшееся у них до того звание. Но, – закончил он:

– Таких счастливчиков, которые после ранения могли бы опять служить в строю, бывает, как правило, не больше 10 %. Остальные или гибнут на месте, или получают такие тяжелые ранения, что по выздоровлении становятся инвалидами.

Он рассказал, что один раз по приказанию прокурора был на том берегу, и хотя переправа для него окончилась благополучно, пребывание даже в блиндаже командного пункта дивизии в течение 12 часов, которые он там провел, показались для него кошмаром.

Обстрел пятачка немцы не прекращают в течение дня ни на минуту, люди сидят, прижавшись к земляным стенкам окопов и блиндажей, и хотя ранят и убивают в это время очень немногих, беспрерывно слышать свист пуль, шелест, а иногда и вой осколков снарядов очень страшно.

Часто продовольствие на пятачок не поступает сутками, и к тяжелому чувству от беспрерывного обстрела присоединяется чувство голода и жажды. Раньше, в первые дни, когда к фашистам прибыло пополнение, они неоднократно пытались контратаковать войска дивизии, но, понеся при этом значительные потери, решили воздействовать на защитников пятачка психически, подвергая и их, и снабжающую их переправу беспрерывному минометному и артиллерийскому обстрелу. Как правило, такой обстрел пятачка продолжается до темноты, затем он прекращается, минометы и артиллерия начинают бить по переправе и всё-таки в это время на ней ведется работа.

Начсандив Исаченко все время находится на пятачке и лично руководит переправой раненых через Неву. Сопровождают раненых во время переправы санинструкторы и фельдшеры из полевых медпунктов.

Из них уже многие погибли. Часть среднего медперсонала находится в окопах на пятачке и оказывает помощь раненым, ожидающим ночной переправы. Иногда ее приходиться ждать более суток.

По мнению Цейтлина, начсандив занимается не своим делом, это дело полковых врачей, а он должен бы быть на правом берегу, чтобы руководить работой медслужб всей дивизии. Если пребывание его в первые дни на плацдарме, когда предполагалось развитие и дальнейшее расширение наступления, и было как-то оправдано, то сейчас присутствие там начсандива бессмысленно.

– Кажется, – добавил Иосиф Абрамович, – это начинают понимать и сам Исаченко, и командир дивизии. Кстати, нахождение последнего на противоположном берегу Невы вряд ли тоже оправдано. Но Климову ставят в вину неумелую операцию по форсированию Невы, приведшую к огромным потерям, и, кажется, его вот-вот снимут.

Затем Цейтлин рассказал, почему он, собственно, очутился здесь, в батальоне, и какое задание он получил от комиссара и прокурора.

Рассказав, с каким трудом он переправился обратно, как их лодку продырявило несколько осколков, как был убит их перевозчик и вторично ранено несколько человек из переправлявшихся раненых, он сказал:

– Мы спаслись каким-то чудом. Лодка пошла ко дну в 10–15 метрах от берега, где, к счастью, оказалась глубина по грудь. Мы все, поддерживая наиболее тяжелых раненых, побрели к берегу в ледяной воде (ведь был уже октябрь месяц). Навстречу по воде же к нам бежали штрафники, и, не обращая внимания на сыпавшиеся дождем осколки, вместе с подбегавшими санитарами подхватывали ослабевших раненых, укладывали их на носилки и бегом несли или, обняв, вели под сень огромных сосен, где в 100–150 метрах от берега в убогих землянках примостились полковые медпункты. Палаток они не развертывали, так как первая же палатка, которую они попытались развернуть еще в самом начале боев, была сбита артиллерийским снарядом, и все находившиеся в ней люди: врач, медсестра, санитары и несколько человек раненых погибли. Так вот, – продолжал Цейтлин, – несмотря на трудности и опасности переправы, некоторые, наиболее несознательные бойцы, устав от сидения в окопах под непрекращающимся огнем, хотят с пятачка уйти и ищут для этого разные пути. Самый легкий и наиболее доступный путь – это получить ранение. Но ранение такое, чтобы оно не грозило смертью, а такое, чтобы только вывело из строя. Некоторые пытаются прострелить себе руку или ногу сами, а другие предпочитают «голосовать», то есть высовывают из окопа над бруствером руку, и почти всегда через несколько минут такого «голосования» какой-либо шальной осколок или пуля эту руку пробивает. Ранение есть! Раненого вывозят с проклятого пятачка, везут в медсанбат, лечат, эвакуируют в госпиталь Ленинграда. А там же ведь все-таки спокойнее, чем на пятачке.