Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 4. Том I - [85]

Борис вспомнил, что, действительно, он уже несколько дней не видел Капустянского, толстого, коротконогого, рыжеватого еврея с хитрыми узенькими глазками, служившего до войны инспектором в каком-то райпотребсоюзе, и по прибытии в батальон назначенного старшим кладовщиком продсклада. Ему этого человека было совсем не жалко. Этот Капустянский с его лоснящейся, круглой физиономией, встречавший врачей и других командиров с какой-то угодливой улыбочкой и всех рядовых с нахально-высокомерным видом, был ему антипатичен. Зинаида Николаевна Прокофьева прозвала его Двуликим Янусом, и это прозвище к нему очень подходило.

– Пусть-ка теперь попробует соленого на передовой в штрафной роте, – без злобы, но и без сожаления думал Борис. Но вот Васильева было ему жалко. Он, конечно, и в душе, и вслух ругал его за глупость и проявленную элементарную нечестность. Но в то же время как-то и оправдывал его, ведь этот несчастный человек, посещая семью, видел, как начинают голодать его дети, и, стремясь спасти их, пошел на преступление. Мало ли родителей идут на преступления ради спасения жизни своих детей? Ведь Васильев крал не для спекуляции, не для продажи. Конечно, его нужно было наказать, ведь он, грубо говоря, воровал у раненых, но приговор все же слишком суров, – думал, продолжая работать, Алешкин.

Последующие несколько дней особых изменений в жизнь медсанбата не внесли. Люди втянулись в работу и выполняли ее как будто уже по инерции, механически. В обработке раненых, особенно имевших легкие ранения или ранения средней тяжести, Алешкин и Картавцев, по очереди возглавлявшие бригады, приобрели уже большую сноровку и в смену успевали обработать иногда до 120 человек. Тяжелых раненых, особенно раненных в живот, чаще всего оперировали доктор Бегинсон и Ивановская. Таких раненых было не очень много. Сравнительно близко от батальона, в 2–3 километрах, стояли полевые госпитали № 27 и № 21, и этих раненых, большей частью без обработки, а иногда даже без выгрузки из машин, Сангородский переправлял к ним.

Между прочим, Пальченко, начальник аптеки, сопровождавший откомандированных врачей, при возвращении сказал, что все они назначены в эвакогоспиталь № 74, вновь созданный и размещенный в здании бывшего Лесного инженерного института, за исключением доктора Башкатова, который был сразу помещен для лечения в клинику Военно-медицинской академии. Вскоре в батальоне стало известно, что приговор трибунала в отношении Васильева командующий Невской опергруппой не утвердил, заменив его 10 годами заключения, с отбытием срока наказания в штрафной роте в качестве рядового бойца. Многие из врачей батальона никак не могли себе представить, как это можно пробыть в штрафной роте 10 лет. Неужели война будет длиться 10 лет? А что делать в штрафной роте в мирное время?

Как-то вечером, во время небольшого перерыва в поступлении раненых, несколько врачей, в том числе и Борис, собрались у печки в сортировке, «председательствовал» Сангородский. Вообще, он умел привлечь к себе людей, и врачи, пожилые и молодые, охотно собирались около него, чаще всего в сортировочной палатке, но даже и просто на улице. Все с удовольствием выслушивали разные забавные истории и анекдоты, которых он знал великое множество и рассказывал с неподражаемым умением. Правда, недавно у него появился соперник – следователь майор Цейтлин. Случилось так, что этот следователь по некоторым причинам, о которых мы расскажем позже, оказался прикрепленным к батальону, встал на довольствие и почти год жил в нем.

В тот вечер, о котором идет речь, Цейтлин только что прибыл в медсанбат и за неимением другого места пока поселился в сортировке.

Собравшиеся врачи упросили его рассказать о том, что значило пребывание в штрафной роте, одновременно они узнали от него и о положении на фронте дивизии. До сих пор об этом все узнавали только из отрывочных рассказов раненых, которые, как правило, отличались большим субъективизмом и очень часто их рассказы были далеки от действительного положения вещей.

Иосиф Абрамович, так звали Цейтлина, рассказал, что после очень скудной артиллерийской подготовки (было мало боеприпасов), используя самые разнообразные плавучие средства (лодки, плоты и даже просто бревна), 65-я стрелковая дивизия, 2-я морская бригада и еще какие-то части сумели форсировать Неву в районе Невской Дубровки, от которой осталось только одно кирпичное здание какого-то завода, и захватить на том берегу небольшой плацдарм. Правда, при этом форсировании дивизия почти полностью потеряла свой 50-й стрелковый полк, но два других, хотя и с большими потерями, обосновались на крошечном пятачке глубиною от одного до полутора и шириной по берегу Невы до четырех километров. Пятачок этот простреливается пулеметным и минометным огнем вдоль и поперек. Но переправившиеся части, вырыв окопы полного профиля, ходы сообщения, устроив блиндажи, используя оставшиеся части построек поселка, крепко держат оборону и больших потерь не несут. Однако не имеют никакой возможности расширить занятую территорию.

Немцы охватили этот пятачок кольцом своих оборонительных сооружений и буквально не дают поднять головы. По приказу командующего Невской группировкой первый эшелон штаба дивизии, вместе с командиром и комиссаром дивизии находится на этом пятачке. Артполк и все тыловые части стрелковых полков и дивизий расположены в большом сосновом лесу на правом берегу Невы. Они несут значительные потери от минометно-артиллерийского обстрела. Особенно большие потери происходят во время переправы через Неву. Когда переправляются на левый берег направляемые в пополнение передовых частей люди, боеприпасы и продовольствие, и когда обратно с пятачка увозятся раненые, конечно, переправа происходит ночью, но немцы без конца пускают осветительные ракеты.