Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 4. Том I - [84]

Его взяли в дивизию народного ополчения еще в июле, в августе он был ранен в ногу, поправился, в конце сентября попал в 65-ю стрелковую дивизию и вот здесь снова получил ранение. Его ранение оказалось не тяжелым.

Осколок мины провел длинную черту от левого уха почти до затылка, перерезал кожу и мышцы, но не повредил ни крупных сосудов, ни кости. Рана, хотя на первый взгляд и казалась страшной, на самом деле опасной не была. Алешкин, в нарушение всех правил, решил зашить ее и оставил раненого в медсанбате наблюдать за тем, как она будет заживать.

Этого раненого звали Николай Игнатьевич Игнатьев. Ему было 52 года.

Борис попросил Перова взять Игнатьева к себе в отделение (из санвзвода сделали отделение) и оставить его у себя, пока там физической работы было мало. Оставить его в медроте было нельзя, здесь требовались молодые, физически сильные люди. Забегая вперед скажем, что вскоре Игнатьич стал связным у Перова, чем-то вроде ординарца, и справлялся с этой работой очень хорошо.

Как можно было заметить, в последние дни работы медсанбата его командир Васильев почти устранился от всякой деятельности. Всем пришлось распоряжаться Сангородскому и Алешкину. Это всех удивляло, но объяснение, и довольно трагическое, последовало быстро и для личного состава батальона совершенно неожиданно.

Дня через три после отъезда врачей и переформирования медсанбата в его расположение явился в полном составе трибунал дивизии. Председатель вызвал к себе начальника штаба Скуратова и командира медроты Алешкина. И объявил им, что через несколько часов начнется суд над командиром медсанбата военврачом 3 ранга Васильевым. Что он уже около месяца находился под следствием, сейчас следствие закончено, и командир дивизии приказал провести суд немедленно в медсанбате. Необходимо подготовить большую палату и собрать в нее всех свободных от дежурства людей. Борис заявил, что, по-видимому, все это сделает товарищ Скуратов, а он должен сейчас заступать на работу в операционную и, к сожалению, вряд ли может быть чем-нибудь полезен. По этой же причине он не сможет и присутствовать на суде. После такого заявления прокурор, находившийся тут же, а это был тот самый прокурор, машиной которого Алешкин так бесцеремонно воспользовался в Хумалайнене, улыбнулся и остановил пытавшегося возразить председателя трибунала.

– С этим доктором лучше не спорить, я уж его знаю, пусть идет в операционную, мы тут как-нибудь и сами справимся.

Борис вздохнул с облегчением, пошел в операционную, сменил Картавцева и рассказал ему о предстоящем суде. Тот, также как и Алешкин, очень удивился этой новости и пообещал сразу же после суда зайти и все рассказать.

Раненых было много, Алешкин быстро надел халат и приступил к мытью рук. Теперь перевязочную и обе операционных в медсанбате устроили по-другому. Пришли к выводу, что сортировку надо разгружать быстрее, и для этого часть ожидающих обработки раненых следует держать поближе к операционной. Поэтому операционный блок стали развертывать из двух палаток, соединенных вместе. В палатке ППМ с раненого снимали часть верхней одежды, которую можно было снять, обувь и при возможности обмывали обнаженные участки тела. После обработки раненых тут же одевали. Вторая палатка – ДПМ служила местом хирургической обработки раненых. В ней же простыней отгораживался угол, где хирург мыл руки, и стоял столик писаря, записывавшего данные о раненом в карту передового района.

Соединенные палатки выглядели так:

Часа через три в операционную зашел Картавцев, выглянул из-за простыни, отгораживающей моечную, и негромко позвал Алешкина. Тот только что управился с очередным раненым и в ожидании нового решил устроить перекур. Он подошел к столу писаря, взял из лежавшей на нем пачки «Норда» папиросу и с наслаждением закурил ее, присев на стоявший у стола ящик из-под перевязочного материала, заменявший и кресло, и табуретку.

Картавцев подошел к нему и сказал:

– Знаете, Борис Яковлевич, нашего комбата-то к расстрелу приговорили и уже сразу же увезли. Начсандив приехал на оглашение приговора, назначил командиром медсанбата Перова. Говорят, что его теперь утвердят постоянно. Исаченко привез с собой и нового командира санотделения, молодого врача, кажется, по фамилии Емельянов, он эпидемиолог, инфекционист, чуть ли не кандидат наук. А с виду такой щупленький, беленький и еще совсем молодой.

Борис от неожиданности чуть не выронил папиросу и, не дослушав Картавцева, воскликнул:

– Как к расстрелу? За что? Что он такого сделал? Что батальоном не очень хорошо командовал, так ведь он же не умеет, он же в этом не виноват, говорили, что он даже отказывался от этой должности.

– Да нет, тут совсем другое дело. Помните, как Васильев в Ленинград ездил вместе с Прохоровым за разными материалами, еще с Карельского перешейка, да уже отсюда раза два тоже?

– Ну да, конечно, ведь у него в Ленинграде семья. Жена и, кажется, двое детей, ему, наверно, повидаться хотелось.

– Если бы только повидаться, ато ведь он каждый раз ссобой продукты вез, да помногу, то ящик сгущенного молока, то ящик макарон, то консервы мясные или рыбные, то овощи сухие, то сахар… Еще в одной из поездок с Карельского перешейка его задержали на КПП с мешком сушеного картофеля. Он как-то отговорился, его пропустили, но, видимо, начали следить. Сделали обыск на квартире в Ленинграде, нашли большие запасы продовольствия, жена Васильева сказала, что это муж привозил, говорил, что это паек у него такой. Ну, тут пошли всякие хозяйственные проверки, мы-то за работой ничего не замечали, а ведь уже более двух недель в батальоне всех хозяйственников трясут. Кладовщика Капустянского неделю назад арестовали, он, оказывается, все эти продукты выдавал комбату, а затем списывал на раненых, его тоже вчера привезли, уже под конвоем, и судили вместе с комбатом. Учли, что он был подчиненным Васильева и, по существу, выполнял его приказания, дали 10 лет с заменой пребывания в штрафной роте. И Прохорова, оказывается, тоже трясли основательно, но он сумел доказать, что все эти махинации творились за его спиной. Да и оба обвиняемых показали, что Прохоров ничего не знал. Так что он отделался только нервотрепкой и легким испугом. Пострадал еще писарь хозчасти, его тоже в штрафную роту направили.