Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 4. Том I - [71]

– Неужели в самом деле фашистская Германия так сильна и непобедима? – невольно задавал вопрос себе Борис, – неужели мы так слабы и беспомощны? – задавал он себе второй вопрос. – В чем же дело? Ведь так много говорилось о нашей высокой боеспособности, о том, что мы будем воевать малой кровью и в основном на чужой территории. Как же так получилось, выходит, мы сами себя обманывали, зачем это?

Такие вопросы возникали не только у Алешкина, а почти у всех, кто так или иначе был связан с событиями на фронте и не получал какой-либо серьезной политической информации.

А с медсанбатом, и в особенности с его передовым отрядом, дело обстояло именно так. В течение месяца ведя тяжелую изнурительную работу, когда не было времени даже на то, чтобы поесть и поспать, а не то чтобы думать о чём-либо, кроме своей непосредственной работы, все как-то забыли про то, что идет большая война. Все видели только тот крошечный в общем масштабе участочек, в делах которого потонули с головой, и как-то не думали ни о чем остальном. Но как только наступила небольшая передышка, люди отоспались, как бы пришли в себя и стали интересоваться всем и, конечно, прежде всего, положением на фронтах. К сожалению, в распоряжении медсанбата не было радио, а центральные, даже ленинградские газеты поступали очень неаккуратно, сводок информбюро регулярно никто не читал и не знал. Выходивший в дивизии боевой листок заполнялся в основном описанием событий, происходивших на участке дивизии, и остальные события освещал очень скупо.

Сказывалось и то, что, по существу, в медсанбате до сих пор не было серьезного политработника. Заменивший комиссара батальона младший политрук Клименко не мог охватить всю многообразную работу батальона, что, конечно, сказывалось и на настроении всего личного состава.

Через два дня после посещения медсанбата командиром дивизии последовал приказ о свертывании передового отряда и присоединении его к основному лагерю батальона.

Свертывание заняло немного времени, и часа через четыре после получения приказа отряд возвращался в расположение батальона. Дело это происходило поздним вечером. Было очень темно, и в медсанбате все уже спали, поэтому машины отряда не разгружались и все приехавшие расположились на ночлег или в машинах, или под ними.

Утром их разбудил крик дежурного «Подъем!».

Давно уже никто из передового отряда не слышал этого крика, чуть ли не с самого Софрино, однако, этот крик не только разбудил их, но заставил почувствовать себя как бы дома, в нормальной, спокойной обстановке. Когда все прибывшие выбрались из своих случайных ночных убежищ, то их глазам представилась удивительная картина.

Медсанбат располагался на большой, возвышающейся над остальной местностью поляне, окруженной вековыми елями и соснами. От шоссе, идущего на Тосново, к этой поляне вела лесная проселочная, но довольно хорошая дорога длиною около двух километров. На одном краю поляны, недалеко от того места, где ночевали прибывшие машины, стояло три палатки ДПМ. За склоном, ведущим к небольшой речке, дымились походные кухни.

Остальная часть поляны, вернее, песчаного холма, была вся изрыта огромными ямами разнообразного размера.

Наскоро умывшись, Алешкин побежал разыскивать комбата Васильева. Встреченный им Пальченко показал рукой на группу больших елок, стоявших немного в стороне от поляны, и сказал:

– Он там, внизу…

Борис направился в указанном направлении, раздумывая над словами Пальченко. Как это внизу, когда дело идет о вершине холма, думал он.

Но размышлять долго не пришлось. У группы деревьев он увидел небольшую ямку с аккуратно сделанными в ней ступенями, на которых стоял Клименко и старательно брился, поглядывая в зеркальце, стоявшее на краю ямы.

– А, товарищ комроты, прибыли, ну, поздравляю, командир дивизии приказом тебе благодарность объявил, не то что нам. А нам нагоняй устроил. Заставил все палатки свернуть, мы к его приезду старались их поскорее все расставить, а вышло только хуже. Вы, говорит, имущество не бережете, вас же расстреляют или разбомбят, даже замаскировать палатки не потрудились… Вон, у Алешкина бы поучились, можно носом в палатку уткнуться и не заметить ее… А у вас, как на ярмарке, кричит, а когда там маскировать, если мы только-только последний кол вбивали, а его машина уже на территорию въезжала.

Не успели просто. Ну, да разве начальству объяснишь. Вытянулись по стойке «смирно», стоим, молчим.

Он пошумел, пошумел и приказал все палатки немедленно снять и рыть землянки.

Будете в них работать, и чтобы за три дня все сделать и мне доложить.

Еле упросили его, хоть пока вот те три палатки оставить, а сами за работу принялись. Вот уже сутки копаемся, да пока еще ничего путного не выходит. Ямы рыть легко, грунт песчаный, а вот дальше не получается. Пока стены сырые – держатся, а высыхают и начинают ползти. Ведь землянки-то надо большие строить, не меньше палаток, иначе в них не развернуться!

Да заходи к нам, нам с комбатом землянку быстро построили, посмотри, как получилось.

Клименко, вытирая лицо (он уже успел закончить бритье), спустился вниз, открыл маленькую дверцу и зашел в некое подобие погреба, следом за ним шагнул и Алешкин.