Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 3. Том I - [70]

Борис заканчивал одеваться, когда к нему снова подошел Евстафьев.

– Портянки завертывать умеете? – когда Борис кивнул головой, он продолжил:

– Ну, обувайтесь.

Борис носил сапоги давно, завертывать ногу портянкой его научил еще папа, но здесь, под пристальным взглядом Евстафьева, ему это дело показалось необычайно трудным. Но очевидно, он с ним справился неплохо, так как Евстафьев удовлетворенно сказал: «В общем, ничего, скоро совсем научитесь».

Однако у многих товарищей Бориса дело с портянками обстояло совсем плохо. И если Беляков и Шадрин обернули ноги портянками не хуже, а, может быть, даже и лучше его, то другие, в большинстве своем жители городов, не носившие сапог, а тем более с портянками, провозились с этой частью туалета чуть ли не по получасу. И так и не сумев овладеть техникой «этой проклятой обувки», кое-как обмотав ноги, засунули их в сапоги. С Яковом Штоффером дело дошло до того, что его командир отделения, вовсю кляня этих никуда не годных интеллигентов, заматывал ему портянки собственноручно. Нетерпение этого отделенного было понятно. Уже давно прошло время обеда, а солдатские желудки так привыкают к еде по часам, что не дают покоя своим хозяевам, когда приходит время завтрака, обеда или ужина. Наконец, все были готовы, по команде старшины вышли на улицу, держа под подмышками чистое полотенце, вторую пару белья, теплые портянки и шинель. Старшина вновь построил роту в две шеренги, прошелся вдоль них и, очевидно, оставшись довольным происшедшим с новобранцами превращением, довольно благодушно разрешил одному из помкомвзводов отвести роту обедать. У каждого красноармейца в руке находилась взятая из дому кружка, а ложка, по указанию опытных отделенных, была заткнута за голенище сапога. Правда, последнее врачами полка запрещалось, но обычай носить ложку за голенищем так прочно укоренился в армии, что уничтожить его было непросто, тем более что и младшие командиры его поддерживали.

Перестроившись по 4, рота направилась к большому одноэтажному зданию, расположенному в средине казарм, занимаемых полком. Это была столовая с кухней, (в отличие от бани столовая в каждом полку была своя).

Перед входом в помещение роту снова перестроили по два. Когда бойцы вошли внутрь, то увидели перед собой большой зал (как в Шкотовском клубе, подумал Борис), уставленный длинными узкими столами, около которых стояли такие же длинные скамейки. Столы были некрашеные и, видимо, только что вытертые после предыдущей партии обедающих, лоснились от жира. Свободных столов оказалось 12, как раз для роты. Остальные столы были заняты красноармейцами, старательно уплетавшими свои порции.

На свободных столах горкой стояли миски, на огромном деревянном блюде лежал нарезанный пайками ржаной хлеб. Хлеб, очевидно, предварительно взвешивался, потому что в некоторых порциях, кроме больших, были еще и маленькие кусочки, прикрепленные к большим лучинками. Посредине стола стояла деревянная солонка с крупной солью Приведший роту помкомвзвода рассадил за столы всех по отделениям. К этому времени в столовую вошли командиры отделений, забегавшие в казарму за кружками и ложками, и старшина Белобородько.

Командиры отделений сели каждый к своему отделению. Раздали миски и разрешили разобрать хлеб. К этому времени рабочие кухни, тоже красноармейцы, разнесли большие кастрюли с аппетитно пахнувшим борщом, и расставили их по столам. В каждом бачке, так назывались эти кастрюли, торчала большая разливательная ложка. Командир отделения разлил борщ по мискам. Старшина, наблюдавший всю эту процедуру, как только бойцы приступили к еде, заговорил своим резким голосом:

– Так увод, есть треба по команде. Самим без разрешения на столах ничего не брать. Вперед знайте – садиться на скамью до команды отделенного нельзя. Во время приему пищи не разговаривать, добавку получать тихо, ложками не стучать. Когда будет дадена команда «встать», вставать, забирать свои ложки и кружки. Успел или не успел съесть – это нас не касаемо. Хороший боец должен успеть! Плохой – пусть ходит голодный. Ясно?

Пока старшина говорил, Алешкин, умевший есть быстро, уже справился со своей порцией, не отставал от него и Беляков. Евстафьев, заметив, что они уже управились, ухмыльнулся и тихо спросил: «Добавки дать?» Они оба молчаливо кивнули головами и протянули свои миски: борщ был очень вкусный и ни в какое сравнение не шел с теми жидкими и холодными супами, которыми их потчевали в карантине. Еще не все покончили с первым, как те же «рабочие» появились с новой, почти такой же кастрюлей, наполненной гречневой кашей и маленькой кастрюлькой, в которой лежали куски мяса, покрытые каким-то коричневым соусом.

Несмотря на добавку, Борис и Пашка были опять в числе первых. Евстафьев положил воткнутой в кашу ложкой каждому из них солидную порцию каши, а другой ложкой из маленькой кастрюли достал по куску мяса и полил все это соусом. Было непривычно управляться с довольно большим куском мяса без вилки и ножа, но пришлось приспосабливаться. Тем временем на каждый стол принесли большой медный чайник с крепким чаем, но без сахара. Чай наливал каждый себе сам. Однако большинство его выпить не успели: раздалась команда старшины: