Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 3. Том I - [13]

Пришлось Андрею думать не о партизанском отряде, а о том, чтобы как-нибудь скорее вновь наладить хозяйство: убрать посеянный еще Васей урожай, заготовить корм для скота, начать готовиться к сельскохозяйственным работам на будущий год. Его друзья, видя бедственное положение этой семьи, а может быть, и прельстившись возможностью спокойно пожить в мирной крестьянской семье, остались с ним.

Акулина Георгиевна обрадовалась возвращению Андрея, но в то же время постоянно беспокоилась за него. Она боялась, как бы он не поддался на уговоры некоторых друзей-односельчан и не ушел бы в партизаны. Боялась она этого отчасти потому, что положение ее с семьей «без мужика» в доме стало чрезвычайно трудным, но главным образом потому, что боялась потерять в каком-нибудь бою второго и последнего своего сына. Он же, работая по дому, также как и его друзья, все время опасался, как бы их ни мобилизовало какое-нибудь из белогвардейских правительств, постоянно появлявшихся в Приморье. Именно поэтому почти сразу же по возвращении Андрей и его друзья уехали в лес, поселились в зимовье и находились там почти все время.

Акулина Георгиевна задумала, кроме того, привязать сына к дому и другим известным материнским способом.

Она решила его женить. В доме уже знали, что ему понравилась одна из подруг ее старшей дочери, тоже заканчивавшая семинарию, уроженка села Романовки, Наталья Клименко. Молодого человека уговаривать не пришлось. Свадьба состоялась в начале 1921 года. Наташа Клименко стала Наташей Пашкевич. Семья молодых заняла в доме Пашкевичей бывшую Васину комнату…

Между тем многие из наиболее дальновидных городских и сельских богатеев, все больше и больше убеждались в непрочности существовавших властей. Поддерживаемые японскими штыками правительства сменялись во Владивостоке и Хабаровске чуть ли не ежемесячно.

Эти люди понимали, что вскоре японцы вынуждены будут уйти с ДВР восвояси, а с ними рассыплются, как карточные домики, все эти правительства. Из сопок придут партизаны, а с ними и их власть.

Эта власть спросит с тех, кто наживался во время японского хозяйничанья, и придется не только расстаться с неправедно нажитым богатством, но тем, кто так или иначе боролся с партизанами, поплатиться свободой, а может быть, и жизнью. Все эти крупные и мелкие хищники начали под разными предлогами покидать насиженные обжитые места. Удирать в разные стороны и прежде всего за границу.

В числе этих людей находился и Михаил Яковлевич Пашкевич.

Все эти годы он сотрудничал с одним крупным лесопромышленником. Хищнически вырубал приморский лес, при помощи своего компаньона, а вернее, шефа, сбывал его японцам, получая при этом солидную прибыль. Кроме того, его сын Гавриил был активным карателем, белогвардейцем. Надо было как-то спасти и его, да и самому избежать ответственности. В руках Михаила Пашкевича к тому времени собралась порядочная сумма, с ней можно было бы укатить в Харбин или в Японию, бросив все шкотовское имущество на произвол судьбы. Но такой человек, каким был Михаил, видимо, до самой последней минуты своего существования способен пытаться выколотить из имеющихся у него средств дополнительную прибыль.

Так произошло и на этот раз.

Компаньон Михаила Пашкевича соблазнил его новой, довольно крупной и как будто выгодной спекуляцией, позволявшей удвоить имевшийся у них капитал. Он рассказал, что японцы, чувствуя непрочность своего положения на Дальнем Востоке, будут стремиться как можно больше и быстрее ограбить лесные богатства края. Он сказал также, что подобные предложения от отдельных японских лесопромышленников он уже получил, причем эти капиталисты предложили за новые партии леса почти двойную цену. Теперь умный человек может на этом деле озолотиться.

– Само собой, разумеется, – говорил этот пройдоха, – что заготавливать лес сейчас в Шкотовской волости, в лесах, кишащих партизанами, глупо, да и невозможно. Они его и вывезти-то не дадут. Да и показываться в этих лесах Михаилу Пашкевичу или членам его семьи, конечно, небезопасно. Нужно уехать по побережью куда-нибудь подальше к северу, в такую глушь, где нет партизан. Заготовить там лес, сплавить его по реке к морю и там же передать на подошедшие из Японии пароходы. На этом деле можно заработать очень много.

Кроме того, пересидев в таком месте, можно дождаться и новых перемен, ну а если власть захватят партизаны, то оттуда будет легче на любом японском судне выехать за границу.

Надо только подобрать верных, работящих людей. Суметь их уговорить и барыш будет большой!

Дело это придумано не мной, – продолжал компаньон Михаила, – а одним очень крупным тузом, который на осуществление его даже даст авансом и денег. Из них можно будет кое-что дать и рабочим на обзаведение на новом месте. Этот предприниматель место уже подобрал. Это бухта Датта на реке Тумнин в районе Ульки.

Места совершенно дикие, лес нетронутый!

Михаил Яковлевич быстро оценил выгоды этого предложения и дал на него согласие.

После этого он начал деятельно готовиться к переселению. Оказалось, что это дело непростое. В его семье, вместе с женой Гаврика и самим Гавриком, который обещал освободиться от службы в белой армии, было всего 10 человек, сумел Михаил нанять кое-кого из бродяг в городе Владивостоке числом до 40 человек. Но забираться в такую глушь с незнакомыми, да, и по правде говоря, и не очень-то надежными людьми, Михаилу было страшно. Ему хотелось увести с собой и кого-нибудь из родственников. Иван и Леонтий от поездки на север категорически отказались. Они не хотели бросать имевшиеся у них дома и дела и не очень боялись прихода новой партизанской власти, так как не были особенно скомпрометированы.