Необычайное путешествие Петьки Озорникова - [27]

Саша включил мотор. Над петькиной головой загудел пропеллер. Вертолет медленно поднялся вертикально вверх, на секунду будто застыл на месте и понесся над городом.

Внизу залитый сплошным белым светом простирался город. Как игрушечные, мчались по проспектам электромобили. Темноту неба прорезали огненные — красные, синие, зеленые, желтые — объявления. Они горели и на крышах зданий, и на специально устроенных башнях, и на аэростатах, неподвижно повисших в воздухе. Объявления эти призывали людей к культурному отдыху и развлечениям после рабочего дня. Медленно плыл над городом воздушный шар — афиша, возвещавшая соревнование боксеров. Особенно много разноцветных огней было на улице Искусств. Сверху Петька видел, как туда устремлялись потоки электромобилей и атомбусов.

Небо бороздили вертолеты. Здесь было оживленно, как на огромном проспекте. Иногда вертолеты сближались, и их водители громко разговаривали между собой. На некоторых из них были включены радиоприемники, а на многоместных вертолетах — даже телевизоры. Петька заметил, что вертолеты, как и электромобили внизу, двигались в определенных направлениях. Путь им указывали воздушные фонари. Выше их подниматься не разрешалось — там мчались ракетопланы, аэропоезда, электропланы…

— Опаздываем… — прибавив скорость, сказал Саша.

— Откуда ты знаешь? — спросил Петька.

— А вон, смотри…

В километре от города, прямо в небе, вспыхнул громаднейший киноэкран. Он был шестигранный, и потому с любого места можно было прекрасно видеть кинокартину. Ее могли одновременно смотреть не менее ста тысяч человек. Те же, кому не хотелось вылетать в воздушный «кинозал», смотрели кинофильмы у себя дома, сидя у телевизоров.

Опоздали ребята лишь на первую часть киножурнала. В трехстах метрах от экрана вертолет неподвижно повис в воздухе. Саша протянул Петьке наушники. Иначе из-за гудения пропеллера невозможно было хорошо слышать звук.

Петька надел наушники. В них слышался какой-то писк.

— Как слышимость? — спросил Саша.

— Пищит кто-то.

Саша покрутил регулятор звукоприемника. Голос в наушниках стал чистым, явственным, словно говорящий стоял рядом.

— Вот теперь хорошо!

«Обломов наших дней»

Промелькнул последний кадр киножурнала. На экране вспыхнула надпись: «Художественно-документальный фильм «Обломов наших дней». Выпуск Майской киностудии».

«Вот сейчас я узнаю, кто такой Обломов», — подумал Петька.

На экране — весеннее утро. Ожили улицы. Спешат на работу люди. Вот один из них садится за баранку атомбуса, другой включает рубильник автоматической линии на заводе, третий становится у смотрового окна электроплавильной печи. Какой-то старичок согнулся над цветочной клумбой. На маленьких электромобильчиках, весело перекликаясь друг с другом, едут в школу дети. Глубоко задумался над чистым еще листом бумаги писатель. Сделал первый в этот день мазок на полотне художник. Пробует свой голос певица. Народ трудится.

…Часы бьют одиннадцать. На экране возникает полупустая улица. Знакомый дворец из фосфорного стекла. Это Пушкинская. Табличка с надписью: «Улица имени Пушкина. Дом № 38».

— Интересно!.. — Петька заерзал на сидении. Хотелось сказать Саше, что он живет в доме под этим же номером, но Саша отмахнулся — «не мешай, потом скажешь».

…Комната. На диване лежит человек. Он только что проснулся. Зевает, протирает глаза, потягивается…

Что-то знакомое чудится Петьке во всем облике этого человека. Его лицо как будто напоминает лицо отца. Отца?.. Нет! В глазах не хватает отцовской живости, веселого, задорного огонька. Отец был подвижен, а у этого движения медлительные, ленивые. Нет, это не отец…

И вдруг голос диктора резанул по ушам: «В одиннадцать часов дня, сладко позевывая, проснулся Петр Иванович Озорников…»

«Озорников… — лихорадочно заработала петькина мысль. — Петр Иванович… Постой, постой… Ведь это же… нет, не может быть… Да неужели это я? Ну, конечно! Всегда все говорили, что он, Петька, похож на отца… И даже шрам, маленький, едва заметный петькин шрам над левой бровью. Еще в детстве он упал с табуретки и стукнулся о край деревянного игрушечного кубика».

Сомнений быть не могло — Петька смотрел фильм о самом себе.

«А причем же здесь Обломов? Впрочем о нем, наверно, дальше…» — Петька вперил глаза в экран, внимательно следя за каждым движением самого себя в будущем.

…Одевшись, Петр Иванович Озорников с обрюзгшим от непробудного сна лицом вышел из квартиры, повесил на дверь старый, заржавевший уже замок (при этом в небесах раздался хохот нескольких тысяч зрителей) и вошел в лифт. Нажал не ту кнопку, какую следовало… Вместо того, чтобы опуститься вниз, лифт вынес Петра Ивановича на… крышу…

В небе хохотали. Не смеялся только один-единственный зритель — Петька.

…Наконец Петр Иванович все же попал в столовую. Столику-официанту пришлось обслуживать единственного посетителя. Ел он медленно, уныло, без аппетита, словно исполнял тяжелую, неприятную обязанность. Поев, поднялся и, тяжело дыша, вышел на улицу. Долго всматривался в несущиеся мимо электромобили. Поднял руку. Одна из машин остановилась. Из нее выглянул подросток лет пятнадцати.