Необычайное путешествие Петьки Озорникова - [2]

— Конечно, не по моей. Это все Любка Кравцова. Она взяла мою чернильницу. Я стал отнимать у нее, а она как завизжит… Я от испуга чернильницу и упустил…

— Эх, Петя, Петя! — вздыхала Вера Петровна. — Хоть бы ты немного мать свою пожалел. Ведь как я работаю! И все для тебя. Книги покупаю, деньги на кино даю…

«Ну, начала…» — думал Петька, хмуря для вида брови и опуская голову. А Вера Петровна продолжала:

— Ты о себе подумай. Вот я — в деревне выросла, расписываться до пятнадцати лет не умела. Семья-то у нас большая была. Пошла работать простой уборщицей. А по вечерам училась. Семь классов закончила. Если бы не война — дальше бы продолжала. А у тебя все условия — учись только. Школа-то у вас какая! Светло, и чистота кругом, парты новые. А ты что делаешь — чернила разливаешь, стекла бьешь. Пучишься плохо. Выгонят вот тебя из школы, сердцем чувствую, выгонят. — Вера Петровна опускалась на стул. А Петька сидел и молчал, уткнувшись носом в книгу. Это еще больше сердило Веру Петровну.

— Ну что ты молчишь?

Вместо ответа Петька бормотал что-то невнятное.

— Да ты учиться-то думаешь или нет? — в сердцах спрашивала Вера Петровна.

— Думаю, — не отрывая глаз от книги, хотя он и не читал ее, отвечал Петька.

— Уроки на завтра выучил?

— Выучил, — врал Петька. Не соврать было нельзя. Иначе мать силой засадит его сейчас за книгу и заставит читать вслух.

— А не врешь? — сомневалась Вера Петровна.

— Не вру. Ты же видела — сидел и учил. Если хочешь, спроси — все расскажу, — хитрил Петька.

Поверив, Вера Петровна немного успокаивалась.

— Ну ладно, ложись теперь спать. Но только принеси мне еще двойку, — ох уж и задам я тебе тогда! — стращала она.

Материнских угроз Петька не боялся. Он знал, что мать его и пальцем никогда не тронет. Подобные разговоры происходили не реже одного раза в месяц.

Товарищей у Петьки было двое: Павлик Соловьев и Борис Любочкин. Павлик ростом был немного ниже Петьки, но румянее и полнее. Борис же — почти на голову выше их обоих, худой, с жесткими, всегда торчащими вверх волосами, за что его дразнили «ежиком». Ни в школе, ни на улице друзья не расставались. Одноклассники называли их — «три мушкетера». Только пионервожатая, белобрысенькая Лида, давая им очередную «пропорцию», говорила:

— Вы не «три мушкетера», а три лодыря и неряхи. Мушкетеры храбрые и умные были. А у вас храбрости только на то хватает, чтобы стекла бить да девочек дразнить, а как к доске вызовут — куда и храбрость девалась! И насчет ума тоже. Глупыми вас назвать нельзя, а умными…

И Лида приводила выдержки из каких-то неизвестных «мушкетерам» книг, доказывая, что стать умным можно, только если будешь хорошо учиться, и так далее и тому подобное.

По выходе из пионерского уголка «мушкетеры» обменивались мнениями:

— С мылом промыла, до косточек!

— И в баню ходить не надо.

— А Павлик, как вареный рак, покраснел, когда она насчет ума рассуждать начала, — толкая Бориса, говорил Петька.

— И не думал краснеть! Это с тебя пот градом катился. А я даже и глазом не моргнул. Мне это как с гуся вода, — оправдывался Павлик. — Ну подумаешь, ну отчитали! Не в первый раз!

После уроков «мушкетеры» обычно собирались во дворе у Петьки и согласовывали план своих действий на предстоящий остаток дня.

Например:

Объявить войну ребятам из дома номер тридцать четыре.

Поймать кошку и, привязав к ее хвосту пару консервных банок, пустить по булыжной мостовой.

Поговорить «по душам» с Сережкой Смирновым, который наябедничал на них директору школы.

Про уроки ребята вспоминали обычно только на другой день, когда уже надо было идти в школу.

«Мушкетеры» родились и выросли в одном городе и на одной улице. Во время Великой Отечественной войны им пришлось расстаться, потому что город попал под оккупацию. Петька с мамой выехали в Караганду, Борька — в Челябинск, Павлику же не пришлось уехать. Перед вступлением в город гитлеровских войск у него тяжело заболела мать, и они не успели эвакуироваться. Но зато, когда друзья снова собрались в родном городе, — сколько было рассказов! Интереснее всех рассказывал, конечно, Павлик. Еще бы! Ведь он видел настоящих фашистов, голодал, убегал с матерью и сестрой в лес и жил у партизан.

Когда Петька с Борькой вернулись из эвакуации, они едва узнали свой город. От прекрасного Дворца Пионеров остались одни только стены, почерневшие от дыма и копоти, заваленные до половины кирпичом, металлом и мусором. На центральной улице были разрушены почти все дома. Огромный парк, в котором до войны ребята часто играли в прятки, был наполовину вырублен и весь изрыт окопами, траншеями, бомбоубежищами. Немцы сожгли здание школы, где до войны учился борькин брат — Вася. Борька гордился и хвастался своим братом. Василий Иванович вернулся с войны с двумя орденами и пятью медалями. Сейчас он работает токарем на механическом заводе. О Василии Ивановиче несколько раз писали в газете и однажды поместили даже его портрет с надписью: «В. И. Любочкин — передовик механического завода. Выполнил пятилетний план в три с половиной года». Борька вырезал из газеты этот портрет и показывал его ребятам, говоря:

— Во какой у меня брат! Впереди всех идет!