Необъяснимые явления. Это было на самом деле - [9]

Тамара знала: бабушка не хвастает. Участковый действительно при виде Ульяны Тимофеевны всегда первым снимал фуражку, деревянно улыбался; сойдя с тротуара, пропускал бабку: «Здравия желаю…». Бабка степенно кивала.

– Я ему: ты не на меня думай. Ты на себя думай. Будешь невинных мордовать, не то еще будет.

…Тогда у Дементьевых пропал новый лодочный мотор, и Дементьев подал заявление: якобы шастал возле его сарая соседский Колька, ненамного старше Тамары.

Участковый посадил Кольку в КПЗ и взял парня в такой оборот, что, наверное, скоро сознался бы Колька. За парнем водились какие-то мелкие глупости: отнимал деньги у младших, вытаскивал рыбу из вершей. Заступиться за него было некому: отец Кольки пожелал остаться неизвестным. Мать мыла в школе полы – техничка. Скорее всего, замордовал бы, заставил бы сознаться Кольку участковый Егор Васильевич, не упади мать Кольки в ноги бабки, Ульяны Тимофеевны. Клялась, что близко не подходил Колька к лодочному мотору, а сбыл мотор сам старший Дементьев, потому что хотел откупиться от Любки, а Любке надо травить плод от Дементьева, и теперь Дементьев что хочешь сделает, чтобы до жены бы это дело не дошло.

«Любка» – почти тридцатилетняя Любовь Аркадьевна – и правда уезжала недавно – вроде проведать сестру.

Ульяна Тимофеевна слушала Колькину маму, пила с блюдечка чай, усмехалась и высказывалась в духе, что, если и правда решил Дементьев погубить невиновного, с него же и взыщется и сам же он во всем сознается.

– Любка и та скорей сознается, чем этот!

Бабка скосила глаз на гостью, усмехнулась… И женщина вдруг выпрямилась на стуле, окаменела лицом.

– Ну то-то… Дай мне времени, Елена. За два дни ничего не случится, а мне как раз два дни нужно.

Через два «дни» было полнолуние. В эту-то августовскую ночь Тамара и услышала про «обручи», но до этого бабка долго весь вечер раскладывала карты, что-то бормотала, что-то прикидывала, соединяла… Потом она ушла в баньку в полночь и, что делала там, не рассказала.

Наутро примчался участковый…

– Ты ему на сердце, бабушка?..

– Нет, зачем же? Я ему сюда, на… (на бедра, скажу я читателю, но бабка употребила совсем другое выражение. – А. Б.). Для многих мужиков тут самое страшное. Как накинешь, и «стоячка» у него кончится, – объясняла бабка внучке с простотой и доходчивостью первобытного человека.

У нее все было просто, все называлось своими именами. В деревне слов научных, изящных и приемлемых в интеллигентских салонах никто как-то и не искал. Если речь шла о «стоячке», бабушка так и объясняла тринадцатилетней внучке, понятия не имея о «научном» слове «эрекция», и нисколько в слове этом не нуждаясь. И объясняла:

– Так это только «первый обруч». Если набросить второй, куда хуже будет. А после третьего уже и сама ничего не поправишь. Если наверх бросать обручи, на сердце, третий – это верный конец; часто помирают и после второго.

Тут Тамаре совсем стало жутко, хотя и самовар, и чай вприкуску (другого бабушка не признавала), и сама Ульяна Тимофеевна в цветастом халате были как бы воплощениями домашнего уюта, стабильности и положительности.

Ульяна Тимофеевна усмехнулась, перевела разговор на травки, на пользу людям от этих знаний. Тамара понимала, что от «обручей» тоже может быть польза – отпустил же участковый, Егор Савельев, ни в чем не повинного Кольку… Если бы не бабка, мог бы и замордовать, а отпустил. И с тех пор ведет себя участковый тихо, бабки боится. Если б не боялся, мог бы и снова взяться за кого-то беспомощного, молодого, без влиятельной сильной родни. Тамара представляла, что за ней захлопывается дверь камеры, представляла, как подходит к ней участковый с куском резинового шланга и какое у него при этом лицо… Ей становилось так жутко, что сердце застревало, начинало мелко колотиться в горле. Нет, бабка все же права…

Дементьев тоже прибегал, но с ним Ульяна Тимофеевна беседовать не захотела, и он тут же пошел к участковому. Что потом было у Дементьевых, Тамара не знала, но, что Дементьев подарил Кольке велосипед и ходил очень пришибленно, робко, это видели все.

Выходило, что умение накидывать «обручи» – очень даже полезное умение, но все-таки от этих мыслей становилось страшно и неприятно.

Впрочем, сама Тамара не смогла бы ни «набросить обруч», ни переместить камень в почке, ни даже снять ворота с петель или поломать доску в заборе.

Про все эти вещи Тамара слушала, знала о них, наблюдала, как делает бабка, но, как именно надо что делать, не имела ни малейшего представления. Как надо заговорить младенца, вывести камень из почки, сломать на расстоянии доску, «набросить обруч», она не знала. Выходило, что обычными способами обучиться именно этому нельзя. Бабка знала совершенно иные способы обучения, совсем не похожие на усвоение знаний, на приобретение умений и навыков. Тут было что-то совсем другое, но бабка вовсе не спешила с этим знанием.

В обучении внучки существовала железная последовательность, ее никак нельзя было нарушить: надо было сперва обучить внучку работе с травами. Посмотреть, как у нее получается, а потом обучить работе с активными точками, массажу, знанию человеческого тела. Опять же посмотреть, что получается у девицы, каковы ее способности, а потом уже можно было и того… можно было посвящать в самое тайное знание.