Ненужные - [7]

Девочки проводили автобус безмолвными взглядами, затем посмотрели друг на друга.

– Марина, а где наш дом? – тихо спросила Саша.

Марина оглянулась, бледнея. Вдоль дороги лесополоса, с другой стороны – необозримо-заснеженное поле. Лишь разбитая дорога, покрытая кашей из снега и слякоти, напоминала о присутствии человека.

– Где наш дом? – дрожащим голосом повторила Саша.

* * *

– Слышь, ты никого больше не звал? – задал вопрос Сапог, с подозрением уставившись на приятеля, и Леха, рискуя вывихнуть шею, энергично замотал головой.

– Что, думаешь, менты? – испуганным шепотом спросил он.

– А что мне менты?! – внезапно окрысился Сапог. – У меня еще на справке об освобождении чернила не высохли! Я сегодня первый день на воле! Если менты, так, может, это по твою душу?!

– Дык, Леня, тебе на учет вроде встать надо, – влез в разговор Данилыч. – Можа, участковый что разнюхал?

Стук раздался в третий раз, и было в этом грохоте в железные ворота гаража что-то надрывно-отчаянное, как последний крик о помощи, словно стоящий снаружи человек из последних сил спасался от озверевших преследователей, намеревающихся разорвать его в клочья.

– Сапог! – послышалось снаружи. Голос был глухим и дребезжащим, будто волочащаяся на веревке консервная банка, привязанная к хвосту дворняги.

Приятели переглянулись.

– Кажись, Керосин, – неуверенно предположил Леха.

Лоб Сапога, испещренный глубокими морщинами, слегка разгладился.

– Открывай. Керосина стрематься не надо. Безобидный торчок.

Леха с лязгом выдвинул стальной запор, приоткрыв дверь.

На снегу, опершись на костыль, стояло сгорбленное существо неопределенного пола и возраста.

Из-под засаленной вязаной шапочки свисали пакли грязных волос, обрамляя высохшее лицо землистого цвета. Пергаментно-блеклая кожа обтягивала череп так плотно, что казалось, она вот-вот лопнет и осыплется, словно труха, обнажая голую сухую кость. Шелушащиеся губы покрыты незаживающими язвами, под студенисто-воспаленными глазами дряблые почернелые мешки.

– Керосин? – недоверчиво произнес Сапог, выступая вперед.

– Привет, братуха, – проскрипело нечто, и Сапог, помедлив, заключил изможденное существо в объятия.

– Я знал, что тебя выпустили сегодня, – заявил Керосин, будто бы информированность об освобождении Сапога было высшим и почетным достижением. Теперь, когда двери гаража открылись, в его рыбьих водянистых глазах затеплилось нечто отдаленно напоминающее движение. Словно на дне застоявшегося пруда заворочалась изможденная больная рыба, пытаясь принять более удобное положение, взбаламучивая илом и грязью воду.

– Ну, че стоять на морозе? – рассудительно проговорил Сапог. – Давай к нам.

Проходя мимо отца, Сапог поймал его осуждающий взгляд и холодно улыбнулся в ответ.

Они расположились в комнате с печкой, возле которой начал суетиться Леха.

– Ща согреемся, – пообещал он, закладывая внутрь поленья и раздувая угли.

Сапог опустил голову, с интересом разглядывая стоптанные кроссовки вновь прибывшего гостя. Разбитые, грязно-серые, изжеванные, с отслаивающейся подошвой и без шнурков, они выглядели так, словно Керосин совершил в них кругосветное путешествие и останавливаться на достигнутом не собирался.

– Ждали телок с сиськами, а прикандыбал Керосин, – нараспев проговорил Сапог. – Причем с хреном вместо сисек и с костылем.

Бродяга изобразил отталкивающую гримасу, что, вероятно, означало улыбку.

Сапог поднял глаза.

– Ты херово выглядишь, Керосин. Что удивительно, если взять в расчет, что на зоне парился я, а не ты. Ты уж не огорчайся. Тебя словно засунули в помойный бак, и ты там уснул и дрых все время, пока на тебя кидали и выливали всякое дерьмо, а проснулся через пару лет, когда про этот бак вспомнили и его наконец-то отвезли на свалку. Три года назад ты выглядел совсем по-другому.

Кряхтя и подволакивая ногу, Керосин тяжело опустился на тахту, поставив костыль рядом.

– Замерз я, парни, – бесцветно сказал он, будто и не слыша обличительно-жесткую речь Сапога.

– Оно и видно, – хмыкнул Леха, раздувая огонь. – Каким ветром тебя сюда занесло?!

Керосин уставился на него ничего не выражающим взглядом.

– На вертолете. На голубом вертолете, – сказал он и неожиданно хихикнул. – С волшебником.

Сапог нахмурился.

– Ты че, приход уже словил? И это… Ты давай, про голубые вертолеты завязывай. В другой компании будешь эту заднеприводную тему мусолить.

Он открыл бутыль с самогоном, плеснул в пластиковый стакан половину, протянул Керосину:

– Хлопни, согреешься.

Тот машинально схватил стакан и, не морщась, выпил.

– Ты, Сапог, извини, что я без приглашения, – хрипло произнес он, вытирая губы. – Как татарин. Просто помню я, что мы друзьями с тобой были…

– Почему «были»? – очень удивился Сапог. – Я своих корешей помню. Ты лучше скажи, че с тобой? На чем сидишь, в смысле? Вот в натуре, встретил бы на улице, не узнал!

Керосин замялся, и вместо него оживился Леха.

– Дык, он на «крокодиле»[3] подвисает, – ответил он. Огонь в печке уже достаточно разгорелся, и Леха аккуратно ворочал поленья прутом арматуры, почерневшей от копоти. – Слыхал про такое?

– «Крокодил»? – переспросил Сапог озадаченно. – Слышал я про эту хрень. Говорят, даже в обычной аптеке затариться можно?