Ненужная крепость - [13]

Зачинщиков (или назначенных таковыми) поймали, проломили им булавами головы и развесили в видных местах на устрашение всем прочим. Несколько деревень сожгли и разграбили, урожай собрали и вывезли, деревья вырубили, скот и население угнали. Вожди и старосты остальных городов, городков и деревень, более счастливых или более нужных, униженно ползали в пыли на животе своем, подобно змеям, вымаливая прощение и одновременно решая сложную задачу — уцелеть самим, по возможности — возвыситься за счет павших бунтовщиков или тех, кто показался неблагонадёжен, и втоптать в пыль возможных соперников. Были взяты и заложники — дети из семей всех мало-мальски значимых правителей и вождей. Их дòлжно было отправить в столицу — полупленниками, полувоспитанниками царя. Причем везти их следовало как гостей, и важных, но чтоб ни один из них не сбежал в пути.

Высокая, но сомнительная по своему удовольствию честь сопровождать их досталась Деди (ну, и Иаму, куда ж без него). Хотя, честно говоря, именно военная доблесть Иаму в немалой степени была причиной этого назначения. Он и в самом деле был великим воином. Правда, сражаясь подобно льву против бунтовщиков, в боях и разграблении двух деревень он не выходил из навеса на корабле вовсе. Деди знал причину подобных странностей, и не неволил его к негодным делам, но сам, конечно, позволить себе роскоши не воевать по желанию не мог. Так что второй причиной были и его собственная доблесть, а также две небольших раны и самые большие размеры взятой золотом добычи (скота, рабов и прочего многие захватили больше, но золото сейчас особенно было важно для победного рапорта в столицу). Однако в том, что вели себя пленники тише поступи Анубиса, несомненна была заслуга именно и только Иаму. Он был для всех них какой-то легендарной личностью, для кого — страшным, для кого — знаменитым, для кого — непонятным, но для всех — великим и почитаемым.

Так вот и получилось, что славный поход Деди и Иаму затянулся почти на четыре месяца и домой они вернулись уже почти в сезон засухи. А дома…

Дома было так — что не понятно было, может, лучше бы в Керме довелось погибнуть? Будто Деди до отъезда был в доме повязкой из мягчайшего льна на ране — вроде бы и не заметно…  А вот исчезла она — и нарыв надулся и лопнул, покрыв всё гноем и вонью…  Мерит-Хатор, словно пьяная Сохмет, кидалась на всех, кто ей попадался, и терзала их до исступления. И теперь пришел его черед. Первым делом его обвинили в никчемности и ничтожности, в том, что он сбежал из дома на войну, бросив в небрежении все и вся. Сын оказался достойным своего отца, таким же никчемным и ленивым мальчиком, и, прямо поправ ее наставления, разбил ее души тем, что тоже убежал на войну. Если с ним там что-то случится, она не уронит ни слезинки, но Дедисебек должен знать — во всем виноват он и только он!

Глава 5

Понять причины и суть этого нежданого и несправедливого обвинения Деди удалось, узнав происшедшее в его отсутствие. Помимо главного и обоснованного мятежа были и другие сполохи. Давно не было в Вавате грабительских налётов диких негров. Казалось, что всем кусачим псам зубы выбили давно, и уже забылись и привычные пути набегов, и повадки набегающих. И хотя Кубан был намного северней Кермы, но всё ж не стоило поселянам, а уж тем более правителям быть столь беспечными…

Примерно через месяц после начала бунта какие-то немирные маджаи из непонятного рода-племени (а может, собранные под рукой какого-то вождя военного сообщества из разных кланов) прошли, не замеченные ни с одной дозорной вышки, караванным путём до Кубана. Возможно, что их выжил из их привычных мест бунт, возможно — его подавление, ведь миротворцы били, не особо разбираясь, бунтовщики ли перед ними или нет, по принципу — на кого боги послали, тот и огрёб полной мерой. Маджаи прошли — от изгиба Хапи между четвёртым и пятым порогом до Кубана по старой караванной тропе и всласть пограбили окрестные поселения. Патрульной службы не велось — ведь все резервы были отправлены на подавление мятежа, да и, казалось, у затухающего, издыхающего под копьями и на колах бунта не достанет сил на что-то большее. Словом, не было патрулей, а черепки проклятий, закопанные жрецами-херихебами[42], так давно не подновлялись так давно, что проклятья утратили силу. А может, их победили колдуны налётчиков — всем известно, нет сильнее заклинателей, чем из Куша, даже сам Тутмос Великий опасался их.

Изобразив движение вверх, к Абу, грабители в действительности вернулись назад. Хотя, может быть, что от крупной банды откололось несколько мелких, а затем кто-то вернулся с добычей назад, а кто-то — сложил свою курчавую голову на радость грифам-падальщикам и шакалам. Снова собрались вместе, уже с добычей — скотом, рабынями и рабами, утварью, что поценней, и направились в обратный путь.

Золотые и аметистовые рудники к восходу от караванных путей в начале их похода вызывали робость у маджаев, и они на мягкой стопе обошли их. Но тут и лёгкие победы голову вскружили, и то, что воды на обратный путь взяли недостаточно для своего выросшего обоза и полона из скота, женщин и детей, а бросить или прирезать уже свою собственность было жаль. Так что, сойдя с караванного пути, они, направившись в первую очередь за водой, захватили добычу намного более заметную, чем в деревушках и предместьях Кубана. Вообще же их самоуверенность граничила с глупостью, шли они медленно, и в любой момент могла последовать атака с тыла. Но не последовала — их ждали ниже по реке, опасаясь прорыва в сторону Абу. Из-за невероятного нахальства рейда правитель Кубана Хуи решил, что нападавших было не меньше трёх — пяти сотен, хотя вся их ватага насчитывала лишь полусотню с небольшим.