Нэнуни-четырехглазый - [10]

В сумерках вернулся в поселок и сейчас же послал мальчика за Бабихом. Выслушав, Андрей Петрович потемнел:

— Задумали избавиться, сволочи! Вот почему все и боялись их трогать. Что будем делать?

Медлить было нельзя, авторитет нового начальства колебался. Посовещались и решили тайно, без свидетелей, пригласить на беседу двух главных старшин.

Поздно вечером в окно домика управляющего постучали. Бабих открыл дверь, и в комнату, кланяясь, вошли оба батоу: толстый розовощекий Сунь и конопатый желтолицый Ван. Они ломано, но бегло объяснялись по-русски на том особом диалекте, который хорошо знаком каждому старожилу-дальневосточнику. Старшинки присели на стулья, Михаил Иванович предложил чай. Гости задымили трубочками.

— Что будем делать дальше, старшинки? Не слушаться моих указаний и уходить с острова или дружно работать? — управляющий перевел взгляд с одного на другого.

Экспансивный Сунь вскочил со стула и хлопнул себя по ляжкам:

— А — я, хозяин, вы верно говори, только мы виновата нету. Новый закон все знай, наша люди кругом согласна, если только…

— Что только?

— А — я, моя говори не могу! Моя боиса.

— Чего боишься? Нас никто не слышит. Говори.

Сунь растерянно глянул на товарища.

— Ван, расскажи все, как есть, — сказал Бабих, — вместе будем хорошенько думать.

Хмурый Ван глубоко затянулся, выбил трубочку о толстую мягкую подошву туфли и стал еще желтее.

— Хорошо, я говори буду. Вы, русска, наша закон худо знай. Наша люди кругом хорошо, только один плохо — хунхуза…

— Откуда хунхузы, где они?

— Его здесь давно живет. Вы посмотри — его как рабочий одинаково. Его рабочий нету. Его только карта играй, опий кури, рабочий люди деньги забирай. Это они золото укради, олени стреляй, никому не боиса.

— А сколько их всего здесь?

— Моя артели семь, Сунь артели — пять люди, кругом двенадцать.

— И несколько сот человек им подчиняются! А как их можно узнать, если они одеты как рабочие? — Михаил Иванович даже привстал. Бабих тоже в упор глядел на старшинок.

Ван сощурил и без того узкие, как щелки, глаза.

— Слушай моя. Хунхуза рубаха, штаны говори не могу. Его рука могу хорошо говори. Котора рука кайла, лопата держи нету, — только карта, ружье, ножика держи, — такой рука чиста, гладка, как мадама одинаково. Хорошо глаза посмотри — сразу видать!

Янковский и Бабих переглянулись.

— А вы можете их нам указать?

Оба батоу отрицательно покачали головами.

— Наша не могу. Если наша покажи, — через три, пять, десять солнца все равно помирать будем.

— А как же от них избавиться?

— Ваша надо сам нашел, сам выбирай, сам прогоняй. Сейчас…

Старшинки тихонько выглянули за дверь, в темноте обошли дом и, вернувшись в комнату, предложили свой план. Управляющий с помощником придут в бараки посмотреть, как живут рабочие. После получки, как правило, идет азартная игра в карты и кости. Пусть постоят возле каждой компании, как бы интересуясь игрой, но смотрят на руки. И сами увидят: кто рабочий, а кто…

Ван прибавил:

— Раньше нам никто не помогал. Если вы поможете — шибко спасибо. Без хунхуза нам будет легко работать. Когда вы придете, на меня смотреть надо. Я сзади главный хунхуза встану, говорить ничего не могу, только вот так — из трубка дым так пускать будем! — Он задрал голову и выпустил вверх к потолку сизую струю.

Когда после первого числа — дня расчета, Янковский и Бабих явились в большой барак, дым там стоял коромыслом. Было шумно, пахло бобовым маслом, чесноком, китайской водкой. Сквозь облака табачного дыма дальний конец барака — как в тумане, гулянка в полном разгаре. У игроков — возбужденные, потные лица. Сверкающие, как при высокой температуре, глаза тревожно заглядывали в засаленные продолговатые карты с замысловатыми иероглифическими знаками.

Двигались заскорузлые, со сбитыми ногтями и корявыми пальцами, мозолистые клешни и холеные, с длинными ногтями, не ведавшие черной работы, руки аристократов…

Вошедшие многозначительно переглянулись: они с первой же минуты оценили мудрый совет своих старшинок.

— Черт возьми, но я насчитал всего одиннадцать, — едва слышно процедил сквозь зубы Бабих. Они еще раз обошли длинный стол и вопросительно посмотрели друг на друга.

— Да-а, где-то захоронился еще один — невидимка. И старшинки не уходят, чувствуют, что мы недосчитались.

Вдруг Михаил Иванович почувствовал легкий толчок в локоть. Это, протискиваясь сквозь толпу зевак, будто невзначай задел его конопатый Ван. Вот он прошел к краю стола и задержался за спиной невзрачного чумазого человечка. Тот был одет в засаленную синюю куртку с такими длинными рукавами, что из них лишь едва выглядывали кончики пальцев… с длинными, загнутыми ногтями!

Он сидел нахохлившись, ни на что, кроме карт, не обращая внимания. Ван как бы случайно остановился за спиной игрока, задумчиво затянулся трубкой и, мечтательно глядя в потолок, выпустил вверх топкую струю табачного дыма.

— Он! И, кажется, самый главный, — шепнул Андрей Петрович, — теперь, пожалуй, все.

Наступил решающий момент.

Михаил Иванович попросил всех временно прекратить игру. Наступила тишина, десятки черных и коричневых глаз были устремлены на них. Янковский и Бабих стояли рядом, руки в карманах, и опытные бандиты поняли: не в пустых. Они не тронулись с места. А в это время, по сигналу стоявшего в дверях служащего, в тамбур вошла вооруженная охрана золотой кассы. Михаил Иванович освободил левую руку и указывая по очереди на каждого из двенадцати, сказал: