Немые свидетели - [3]

Тут бы, казалось, и делу конец. Но через семь месяцев воевода получил новую челобитную. На, сей раз, кроме Ивана Пермякова, ее подписал и сам таможенный голова Григорий Скорняков. Оба жаловались на новое «подметное письмо», которое приложили к челобитной. Вот его текст: «Государю нашему Юрью Михайловичу служилы[е] люди Семен Иванов сын Енисиского острогу, да Ленского Якуцкого острогу служилой Устинко Семенов сын, да торговые люди Сила Иванов ярославец, да торговой Степан Семенов сын московитин.

Жалоба, государь, нам на верхотурского голову на Григорья Прокопьева сына Скорнякова в проезде верхотурском и в великой обиде и разоренье и в налоге для своих прихотей и пожытков. А в государеве казне и в таможенном великой недобор чинится у него. И во 193-м году у него Григорья в зборе в таможне и в отпуске вёшнем торговым и промышленным людем только было петьсот не з большим, а у прежних голов зборы вёшние были по девятисот и боле.

Да жалоба, государь, нам на целовальника ларешнаго на Илью Тихонова, что тот Илья Тихонов тако же разоряет и обидит проежых и торговых и всяких чинов людей. А тот Илья по другой год накупается в таможню в целовальники, дает воеводам по штидесят рублев и боле, и от тех накупщиков немалые недоборы чинятся в таможне. А тот же Илья хвалится и в третий год накупиться в таможню.

А воевода из Якуцкого острогу ехал Иван Васильевич Приклонский, и сына наперед послал из Верхотурье с возом и к таможне не приехал, только до головина двора доехал и во двор к голове въехал со всем возом, а в возу — бог весть.

Да жалоба, государь, нам на Ивашка Офонасьева Пермякова на ушника и на клеветника, на накупщика: из приказные избы в таможню накупается.

Пожалуй, государь, Юрей Михайлович, мощно тебе боярину князю Ивану Борисовичу (Репнин — начальник Сибирского приказа) о таком деле обвестить и нас проежых и торговых людей поберечи.

По сем государю своему челом бьем».

На обороте «подметного письма» тем же почеркам написан адрес: «Пожалова[ть] отда[ть] грамотка на Москве Юрью Михайлову сыну Сущову в Сибирском приказе».

Первое, что поражает: отчего случайные проезжие так великолепно осведомлены о работе верхотурской таможни. Они знают не только размер взятки, какую дает воеводе Илья Тихонов, «накупаясь» в таможню, но даже то, что при прежнем голове казна получала больше дохода.

И уж совсем странно, почему у торгового человека Степана Семенова возникла необходимость срочно послать челобитную в Москву с каким-то проезжим из далекого сибирского округа? Не проще ли ему, явившись в столицу, самому подать жалобу на «обиды и разорения»? Да и надежнее. А вдруг письмо в дороге перехватят?!

Письмо мог написать только человек, который жил возле верхотурской таможни, наблюдал ее жизнь день за днем, внимательно ко всему приглядывался и прислушивался, имея на то свои соображения.

Как же поступил Нарышкин?

Он вызвал для допроса казака Афанасия Папина. Тот рассказал: в прошлом году, по дороге из Тобольска в Москву, он прихватил с собой грамоту, которую Микитка Маслов просил передать в Москве Юрью Сущову в Сибирском приказе. В дороге грамота промокла. Он высушил ее и показал Андрею Клепикову. Спутник посоветовал ему отдать грамоту тем, на кого она была написана.

Вызвали Маслова. Он заявил, что никакого письма в Москву не отправлял.

Устроили им очную ставку. Оба «сказали прежние свои речи».

Тогда решили исследовать почерк. Маслову предложили «для примеру» подать письмо «против тое же грамотки своею рукою». Он написал первых четыре с половиной строчки «подметного письма», и документы были отданы на «экспертизу» боярским детям, кое-что разумевшим в грамоте, да «беломестных казаков атаману Степану Стадухину».

По документам, сохранившимся в Центральном государственном архиве древних актов, профессор И. Ф. Колесников установил, что за несколько лет до этого случая головою в верхотурской таможне был этот самый Маслов. Вышла какая-то неурядица с вином, и от должности его отстранили.

Но в таком случае в приказной избе наверняка сохранились какие-то бумаги, написанные Масловым. Не проще ли было найти эти бумаги? Всякому ясно: если «подметное письмо» написал все-таки Маслов, то он постарается изменить свой почерк.

Боярские дети и атаман Стадухин дали «экспертное» заключение: «письмо-де Микитки Маслова, которое он подал к воровской грамотке для примеру, с воровскою грамоткою многие слова ево микиткины руки сходны; а он ли Микитка тое воровскую грамотку писал или хто иной, они не ведают».

«Заключение» было в высшей степени уклончивое. То ли воевода остался им недоволен, то ли захотел показать «холопам своим» Пермякову и Скорнякову, что делает все возможное для выяснения истины, только он назначил повторную «экспертизу». На сей раз освидетельствовать документы взялись восемь подьячих приказной избы и площадной подьячий.

Но и они слово в слово повторили заключение первых «экспертов».

Чем внимательнее вчитываешься в дело, возникшее почти триста лет назад в верхотурской приказной избе, тем больше вопросов возникает.

Почему допросили только казака Папина и обвиняемого Маслова? А как же второй свидетель Клепиков? Почему он посоветовал казаку отдать письмо тем, против кого оно было направлено? Что связывало Клепикова с Пермяковым или со Скорняковым? Или что им руководило? Почему Маслову не задали вопрос о его связях с Сущовым?