Немой - [73]

Казис не дождался возвращения Йонаса или просто не заметил его, так что в тот раз убийство не состоялось, зато решимость сделать это осталась. Он ведь был уже мужчиной, а главная особенность мужа зрелого — мстительность, тогда как для юноши это — чувственность.

Бурные переживания дня не исправили Йонаса, а если и переменили, то ненадолго. Он вновь обрел душевное равновесие; теперь его на край света силком было не выгнать — сейчас ему не страшны были ни мать, ни деревенские пересуды, ни сам Казимерас. Ему хорошо было находиться рядом «с ней», а что из этого получится — какая разница? Конец ясен — преисподняя, душа, отданная нечистому.

Йонас страдал сейчас сильнее, чем в тот раз, когда он обратился к ксендзу. Стоило ему узнать, что Анелия уже встала с постели, уже переболела нервной горячкой, на него накатила такая тоска по ней, такое желание снова встретиться, снова предаться радостным утехам, что больше ни о чем ином он уже не мог думать. Он вконец извелся, мысленно, уносился все в ту же сторону, а пособник-черт все настойчивее привлекал его к себе, покуда не внушил твердую решимость — устранить помеху, мужа Анелии, а ее взять к себе. Но что на это сказала бы сама Анелия, ему не пришло в голову спросить у нее, ибо ему чужда была душевная тонкость человека, который, поддавшись однажды своей слабости, вряд ли повторяет эту ошибку. Да и к чему ему было ее согласие, ведь иначе, по его мнению, и быть не могло. Как осуществить свое намерение, Йонас пока толком не решил, но думать об этом стал, притом все чаще, каждый день.

Развязку ускорил сам Казимерас. Он ни словом не напоминал слабой еще Анелии о случившемся. Но стоило ему лечь спать, как его прошибал холодный пот при мысли о том, как им жить дальше. Он простил Анелии ее слабость, как делал это и прежде. Но кто может поручиться, что ее сердце и впредь не станет осквернять любовник? Нет и не может быть такой поруки. Значит, нет ему больше жизни. Остается уйти из этой жизни, не оставив, однако, в живых и своего торжествующего соперника Йонаса.

Однажды в базарный день Казимерас запряг коня и, дождавшись, когда Йонас появился у себя во дворе, встретил его предложением:

— Йонас, поехали со мной, потолковать нужно, как нам быть дальше. Так жить больше невозможно.

По лицу Казимераса Йонас понял, что добром это не кончится, и похолодел от ужаса. И все же он почувствовал облегчение: нежданно-негаданно подвернулся случай устранить помеху со своего пути; сам бы он ничего не смог придумать. Поэтому, ничего не сказав, Йонас поспешно накинул зипунишко и уселся рядом с Казисом.

Миновав свои поля, они должны были свернуть и ехать дальше к базару холмами вдоль низины, поверх крутого лога, однако Казимерас направил коня по большаку в Чибисово болото.

Эта мочажина многое значила в жизни двух приятелей. Так пусть же будет ей отведено место и в хронике деревни Пузёнис.

В деревне бытовало присловье: пахарям нива, что чибисам болото. Природа их всех объединяет и разлучает, мучает и радует. И это было справедливо, покуда не возникла «политика»; с нею жизнь стала хуже. Йонас с Казисом были детьми природы: коль надрывались — так в поле, а радовались — так в Чибисовом болоте.

Оно представляло собой низину длиной в несколько километров, куда со всех сторон стекалась вода и малым ручьем спешила дальше, к реке. Но по пути к ручью вода обильно увлажняла обширные участки. То там, то сям стояли лужи. Пышно разрослись осока и хвощ, а также множество каких-то бесполезных для человека и скотины мясистых растений. Последние загоняли под воду осоку с хвощом, образуя толстую подстилку торфяника. Тут торчали притоптанные кочки, там блестели глазовинами болотца или просто лужицы. Для будущего это богатство — топливо, а для настоящего — ровным счетом ничего. Ни тебе пахать, ни пасти. Разве что для журавлей здесь подходящее место — птенцов выводить, да и то они тут не гнездятся.

Украшением неуютной мочажины, делавшим ее чуть-чуть приветливей, была растущая на взгорке лиственная рощица, такая неоднородная, пышная и веселая. Березняки, ольшаники, орешники. Говаривали, когда-то тут и липы росли, да только козы обглодали их подчистую. Но деревенские про это живописное место вспоминали и зимой, когда кончалось топливо, и летом, когда требовался выгон для лошадей. Весною же и летом здесь была самая настоящая глухомань. Даже дикие животные не забредали в эти болота. Вольготно тут жилось лишь болотным птицам, точно этот уголок был зарезервирован только для них. Кулики, бекасы, удоды, дикие утки — их было много, но все они терялись в бесчисленных стаях чибисов. Крестьяне не прибрали к рукам это место, зато их присвоили себе чибисы, которые и создали здесь свое особое, чибисовое настроение. Лучше всех птичьи заботы понимали, жили ими Йонас и Казис, притом еще с тех пор, когда оба были подпасками.

— Йонас, а знаешь, подпасок Гимбутасов, ну тот, противный такой, рябой пентюх, ему давно пора во взрослые работники переходить, так вот он притащил полные карманы чибисовых яиц и собирается жарить яичницу на всю семью. Вся задержка в сале, никак не сторгуется со своей врединой-хозяйкой. Она, ясное дело, даст — ведь и сама лопать будет. А что, если и наше воскресенье уже наступило, а? Пошли! — говорил Казис Йонасу ранней весной, в марте.