«Как вы думаете?»
«17»
«Нет, 19. Старая уже. Ну, теперь я уйду. В другой раз встретимся. Который час?»
«Еще рано. Вы не уйдете. Это судьба, что я вас встретил. Мы часто будем встречаться. Я буду вас любить, Женечка!»
«Неправда».
«Правда. Я даже могу жениться на вас».
«Отпустите меня. Вы — говорящий, а я глухая девушка. Говорящие не женятся на глухонемых».
«Женечка, милая, не плачьте, все будет хорошо».
«Зачем я пришла сюда? Какая я глупая! С первой встречи нельзя…»
Опять перерыв.
На этот раз, по-видимому, наиболее продолжительный.
Последующие записки написаны усталым почерком — это сразу бросается в глаза.
Он пишет:
«Я больше не буду. Хотите лимонаду?»
Ответ, вероятно, был дан не письменный.
Остальные записки относятся к различным моментам, несомненно, запутавшихся отношений.
Вот они:
«Знаете, как мы будем жить? Шикарно! У меня будет собственная контора. Я буду работать, потом приду домой. Дома меня встретит красотка женка, и я буду…»
Следует нецензурная, наивная и в то же время безжалостно хамская фраза, из-за которой, по-видимому, сильно скомкана и изорвана вся записка.
Мне стало душно. До чего примитивно нечуток, по-детски жесток и наивно циничен этот безжалостный цельный городской дикарь!
Следующая записка.
Трудно сказать, когда она была написана: до последней или позже.
Надо полагать, что позже.
Он пишет.
Пишет твердо и злобно. На картоне папиросной коробки чернильным карандашом:
«Зачем вы кричите? Замолчите! Закройте рот!»
И то же самое на обороте одной из записок, которая попалась мне в руки первой:
«Не кричите. Вы сами не слышите, что кричите, а в коридоре могут услышать».
Затем опять ее записка — горькая, тяжелая:
«Не трогайте меня! Я вас не знаю. Что вам от меня надо? Отпустите меня! Что вы со мной делаете?»
И еще одна, ее же, — прямо жуткая:
«Вы — нехороший человек. Я вижу по вашим губам, что вы меня ругаете».
Его ответ:
«Я вас не ругаю. Только вы не кричите. А то вы кричите и сами не слышите. Безобразие!»
Затем опять перерыв и две последние записки, так не вяжущиеся с предыдущими.
Она пишет:
«Я знаю, вы больше не встретитесь со мною, потому что я сама виновата. С первой встречи нельзя позволять мужчине…»
Не дописано.
Затем еще строка:
«Отчего вы шевелите губами? Опять меня ругаете?»
Его ответ.
«Я не ругаю вас. Я пою!»
И на этом протокол романа кончается.
1917
