Немой пророк - [17]

15 августа, понедельник

Завтракали: С. Долгорукий (деж.). Играл в теннис час с четвертью. Потрясён внезапной смертью Е. Алексеева. Имел встречу с генерал-адъютантом П. Мищенко и поручиком С. Не знаю, что и думать. Потрясён до глубины души! Поручик С. странный, вызывающий ужас человек: груб, неотёсан, с замашками унтера и совсем не знаком с этикетом. В то же время рассказал мне много странного и необычного. Имел с ним двухчасовой разговор и склонен доверять его словам. Назначил поручика С. флигель-адъютантом по особым поручениям со специальными полномочиями. Вижу в этой встрече Перст Судьбы. Спаси нас всех Господь!

16 августа, вторник

Завтракали: Руднев (деж.), кнг. Голицына, П. Мищенко, новый флигель-адъютант С… Забавный эпизод: господин С. умудрился расколоть супницу из Охотничьего сервиза, облив кнг. Голицыну. Смеялся после – долго. Гулял один в парке и много думал о предстоящих реформах. Грядут большие изменения. Вызвал из Саратова П. И. Столыпина и собираю на 17-е Комитет министров. Ужинал у Мама, занимался до позднего вечера.

Задумчиво затягиваясь папиросным дымом, я наблюдаю развод караульных у парадных дверей Александровского дворца. К двум полосатым будкам, торжественно маршируя и чеканя шаг, медленно подходит смена. Лица парней выдержаны и строги – ещё бы, первый пост страны, охрана самих императорских величеств! Если бы не гусарские мундиры с эполетами и не сабли вместо винтовок, я решил бы, что нахожусь у Вечного Огня в наше время. Шаг, ещё один… Внезапно гусар слева неловко спотыкается, подворачивая ногу, и едва не летит кубарем! Вот же, растяпа! Разводящий, покосившись одними глазами, делает такое страшное лицо, что у несчастного сейчас должна сабля обвиснуть со страху! Как опорочившая своим обладателем Отечество и долг перед Родиной… Сабля не обвисает, и тройка продолжает важно вышагивать дальше.

Нет, это не Президентский полк – рост не тот, да и парни какие-то хлипкие. То ли дело бугаи на посту номер один, у Кремля! При одном взгляде на тех, особенно ещё былых, мавзолеевских, женщины со всего мира начинали краснеть во всех местах, как тот флаг кумачовый… А всё почему? А потому что те склады мышц и тестостерона со всего Союза выбирали. Тщательно, как международный бренд, на экспорт! Чтобы любая капиталистическая гадина понимала, так сказать, всю мощь великой державы!

— На краа-а… ул!.. — доносится до меня.

Топ, топ…

На караул, да… Сделав последнюю затяжку, я щелчком отправляю окурок в ближайшую клумбу. Что счёл бы безусловным варварством и даже самолично ткнул бы мордой такого «стрелка», учитывая ухоженность клумбы и её красоту, но… Но не сейчас, сейчас мне совсем не до эстетики!

Многое я рассказал императору, пожалуй, даже слишком. Он был далеко не первым, с кем я делился для себя историческими, а для него ещё не наступившими, будущими событиями. Матавкин, Рожественский, Линевич, Мищенко… С каждым из них я сдерживал себя, фильтруя и тщательно выверяя свои слова. Но Николай Второй стал первым и единственным, перед кем я не стал сдерживаться, говоря практически всё, что считал нужным. Поскольку впервые за всё время пребывания здесь, в одна тысяча девятьсот пятом году, передо мной находился главный и основной виновник такого непростого будущего моей многострадальной, великой и одновременно несчастной страны.

С первыми же словами рассказа окна комнаты, как мне показалось, заволокло чёрной, траурной пеленой. Миллионы погибших солдат в окровавленных шинелях, сотни тысяч измождённых крестьян, умерших с голоду… Тысячи и тысячи безвинно убитых в кровавых бойнях революций и гражданской войны людей вдруг вышли из будущего, незримо встав за моей спиной. Неведомым образом оказавшись в пространстве этого небольшого, но способного вместить все их души кабинета. С укором взирая в карие глаза человека, чьими бездумными росчерками пера отправятся они на тот свет. Молчаливо внимая каждому моему слову и даже, как мне казалось, нашёптывая события, которые я упускал из виду… И временами мне мерещилось, что сидящий напротив меня такой обычный с виду человек тоже ощущает присутствие этих людей. Ощущает каждой клеткой своего тела, и оттого в глазах его мелькает настоящий, неподдельный, ни с чем не сравнимый ужас…

Когда я закончил говорить и замолчал, кусая пересохшие губы, то человек этот долго ещё оставался на месте, не имея сил пошевелиться. Так же, как я, кусая высохшие губы и теребя тонкими аристократическими пальцами красивое золотое перо из настольного письменного прибора. Возможно, то самое, что поставит когда-нибудь немало судьбоносных подписей под изящной рукой своего хозяина.

Я не питал иллюзий по отношению к слушателю. Сколько я повидал чиновников, больших и малых за свою жизнь – неплохих, возможно даже добрых, человечных, искренне переживающих чужую боль людей… Переживающих, но ничем не могущих помочь – всегда существуют важные государственные интересы, они значительно важнее частностей. А человеческие судьбы… Ну что они такое по сравнению с целой державой? Нечто далёкое и абстрактное, всегда не вовремя… Только постоянно забывают эти большие и малые чиновники, что обладатели этих судеб, когда наступит их время, могут без стука войти в их такой ухоженный и чистый кабинет. Оставляя на паркете кровавые следы грубыми, подбитыми гвоздями, подошвами сапог…