Немой Онегин - [81]
Неккер (фр.)
Глава V.
О, не знай сих страшных снов
Ты, моя Светлана!
Жуковский
Глава VI.
La sotto i giorni nubilosi e brevi,
Nasce una gente a cui l’morir non dole.
Petr.
Там, где дни облачны и кратки,
Родится племя, которому умирать не больно.
Петрарка (ит.)
Глава VII.
Москва, России дочь любима,
Где равную тебе сыскать?
Дмитриев.
Как не любить родной Москвы?
Баратынский.
— Гоненье на Москву! что значит видеть свет!
Где ж лучше? — Где нас нет.
Грибоедов.
Глава VIII.
Fare thee well, and if for ever
Still for ever fare thee well.
Byron.
Прощай, и если навсегда, то навсегда прощай.
Байрон (англ.)
Бросаются в глаза отличия. Эпиграфы к главам лаконичны, а главный — многословный. Все ясные, а главный — мутный, смутный.
Ещё удивительнее: эпиграфы к главам взяты у знаменитых и даже великих людей: Байрон, Грибоедов, Жуковский, Петрарка… А эпиграф ко всему роману — не пойми что, не пойми из кого — анонимка.
Случайность? Нет, эпиграф важного произведения выбирается тщательно, долго, вдумчиво. Если б разочаровался — сменил бы, как менял, убирал и добавлял строфы, убрал «Разговор с книгопродавцем» и посвящение брату, добавил посвящение Плетнёву и письмо Онегина… А размазня продержалась все восемь лет работы и осталась навсегда.
Эпиграф — камертон, который должен настроить читателя на верную ноту. Наша задача: расслышать.
Главный эпиграф к «Евгению Онегину» не только многословный, он многослойный и должен нам сообщить (иногда прямо, иногда намёком) что-то очень важное о главном герое. Давайте разбирать по частям.
«Проникнутый тщеславием…» Тщеславие? У Онегина мы этого не видим. Для тщеславия надо что-то делать: или носить часы за миллион, или стихи сочинять, или иметь любовницу-принцессу. Онегин не делает ничего, ничем не славен. И не желает славы совсем. Другое дело Пушкин:
Пушкин гордится, что его «старик Державин, в гроб сходя, благословил». Подробно рассказывает о своём прадеде, которого усыновил Пётр Великий, — всё это в «Онегине», а сколько ещё такой любви к себе в разных стихах (одно так и называется «Желанье славы») и в прозе…
«Признаваться с одинаковым равнодушием» — кому признаваться? где? в чём?
Признаваться себе? Равнодушие к себе? Ну нет, Онегин себя любит, иначе не помчался бы к умирающему дяде «с больным сидеть и день и ночь… вздыхать и думать про себя: когда же чёрт возьмёт тебя?!» — а ради чего? Ради наследства, ради денег, которые нужны на театры, девок, рестораны и «щётки тридцати родов и для ногтей и для зубов». Не любил бы себя — не стал бы самозабвенно макияжиться.
Равнодушно признаваться как в добрых, так и в дурных поступках — презирать людей и их мнение. Не только не любить ближних, как себя, но откровенно не любить их вовсе. Осудят — ну и чёрт с ними.
«Как в добрых, так и в дурных»… Но что доброго сделал Онегин? Ничего. Ему вообще почти не в чем признаваться; он ничего не делает. Когда был написан эпиграф, Онегин даже Ленского ещё не убил. И не знал, что убьёт. И Автор не знал, не было запланировано.
Единственное, в чём можно упрекнуть Онегина: наставлял рога друзьям и смеялся им в лицо
Считал ли он тогда такие поступки дурными? Не похоже. По молодости это его веселило и только. Тщеславие, особенная гордость, чувство превосходства — весь эпиграф о высокомерном пренебрежении. Мол, наплевать Онегину на мнение людей. Но это неправда. История с дуэлью это начисто опровергает.
Он идёт на дуэль только из страха перед общественным мнением, другой причины нет. Мненье? Чьё? «Картёжной шайки атаман» Зарецкий — шулер, пьяница, не раз битый (это позор), сплетник, клеветник, любитель «тайно обесславить» — вот кто формирует мнение, о котором тут речь. В чьих глазах? — всякого такого сброду, олухов, с которыми Онегин и знаться не хотел, — все эти Собакевичи, Маниловы, Ноздрёвы…
LХVIII. Письмо
В Первой же главе Пушкин категорически отказывается от сходства с Онегиным, а заодно и с Байроном.
Байрон у Пушкина постоянно на уме; в одном только «Онегине» он упомянут более 10 раз. Но главное упоминание — в знаменитом письме Вяземскому:
Александр Минкин – автор «Писем президенту» – на самом деле театральный критик. «Нежная душа» – книга о театре, драме, русском языке и русской душе. Посмотрев три тысячи спектаклей, начнешь, пожалуй, разбираться, что к чему: Любимов, Погребничко, Стуруа, Някрошюс, Юрский, Штайн, Гинкас, Яновская, Михалков-Кончаловский, Додин, Соловьев, Захаров, Панфилов, Трушкин, Фоменко…
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
«Письма президентам» – это последние месяцы президентства Путина и первые два года Медведева. Система власти потребовала обращаться к адресату не совсем обычно: иногда «г-да президенты», иногда «г-н тандем».Автор жестко говорит о наших проблемах прямо в глаза верховной власти – с тем юмором, который так нравится читателям и так не нравится адресатам.В книгу включены статья «Мемуары Ельцина», показывающая истоки сегодняшней системы, и сенсационное исследование «Под властью маньяков» – о влиянии телевидения на людей и на детей.
Первые тиражи книги «Письма президенту» разошлись мгновенно. Вы держите в руках издание третье, дополненное новыми письмами.В одном из сотен тысяч откликов было сформулировано: «Читаешь „Письма президенту“ – чувствуешь себя смелым. Обсуждаешь с друзьями – чувствуешь себя храбрецом. Даришь знакомым – борец за свободу». Эта книга – как наша жизнь. В ней много смешного и горького. Но так устроен мир: чем тяжелее испытания, тем крепче дух. Кажется, будто «Письма президенту» – о наших невзгодах. Но как ни странно, они о преодолении невзгод.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Валькирии… Загадочные существа скандинавской культуры. Мифы викингов о них пытаются возвысить трагедию войны – сделать боль и страдание героическими подвигами. Переплетение реалий земного и загробного мира, древние легенды, сила духа прекрасных воительниц и их личные истории не одно столетие заставляют ученых задуматься о том, кто же такие валькирии и существовали они на самом деле? Опираясь на новейшие исторические, археологические свидетельства и древние захватывающие тексты, автор пытается примирить легенды о чудовищных матерях и ужасающих девах-воительницах с повседневной жизнью этих женщин, показывая их в детские, юные, зрелые годы и на пороге смерти. Джоанна Катрин Фридриксдоттир училась в университетах Рейкьявика и Брайтона, прежде чем получить докторскую степень по средневековой литературе в Оксфордском университете в 2010 году.
Основание и социокультурное развитие Санкт-Петербурга отразило кардинальные черты истории России XVIII века. Петербург рассматривается автором как сознательная попытка создать полигон для социальных и культурных преобразований России. Новая резиденция двора функционировала как сцена, на которой нововведения опробовались на практике и демонстрировались. Книга представляет собой описание разных сторон имперской придворной культуры и ежедневной жизни в городе, который был призван стать не только столицей империи, но и «окном в Европу».
«Медный всадник», «Витязь на распутье», «Птица-тройка» — эти образы занимают центральное место в русской национальной мифологии. Монография Бэллы Шапиро показывает, как в отечественной культуре формировался и функционировал образ всадника. Первоначально святые защитники отечества изображались пешими; переход к конным изображениям хронологически совпадает со временем, когда на Руси складывается всадническая культура. Она породила обширную иконографию: святые воины-покровители сменили одеяния и крест мучеников на доспехи, оружие и коня.
Литературу делят на хорошую и плохую, злободневную и нежизнеспособную. Марина Кудимова зашла с неожиданной, кому-то знакомой лишь по святоотеческим творениям стороны — опьянения и трезвения. Речь, разумеется, идет не об употреблении алкоголя, хотя и об этом тоже. Дионисийское начало как основу творчества с античных времен исследовали философы: Ф. Ницше, Вяч, Иванов, Н. Бердяев, Е. Трубецкой и др. О духовной трезвости написано гораздо меньше. Но, по слову преподобного Исихия Иерусалимского: «Трезвение есть твердое водружение помысла ума и стояние его у двери сердца».
В первые послевоенные годы на страницах многотиражных советскихизданий (от «Огонька» до альманахов изобразительного искусства)отчетливо проступил новый образ маскулинности, основанный наидеалах солдата и отца (фигуры, почти не встречавшейся в визуальнойкультуре СССР 1930‐х). Решающим фактором в формировании такогообраза стал катастрофический опыт Второй мировой войны. Гибель,физические и психологические травмы миллионов мужчин, их нехваткав послевоенное время хоть и затушевывались в соцреалистическойкультуре, были слишком велики и наглядны, чтобы их могла полностьюигнорировать официальная пропаганда.
Эти заметки родились из размышлений над романом Леонида Леонова «Дорога на океан». Цель всего этого беглого обзора — продемонстрировать, что роман тридцатых годов приобретает глубину и становится интересным событием мысли, если рассматривать его в верной генеалогической перспективе. Роман Леонова «Дорога на Океан» в свете предпринятого исторического экскурса становится крайне интересной и оригинальной вехой в спорах о путях таксономизации человеческого присутствия средствами русского семиозиса. .