Немного солнца для Скарлетт - [7]

– Мистер Гроув, о вас ходят легенды. – Гость улыбнулся, но хозяин дома не обманывался. В их кругах за такими гримасами принято было скрывать опасное оружие. И оно тут же было обнажено. Гость таким же ласковым тоном продолжил:

– О вашем чутье, о вашей деловой хватке ходят легенды. Но, дорогой мой, кино – не финансы, не биржевые котировки и не продукт, который можно сбыть с рук, если договориться со всеми. Кино – что-то, что не поддается урегулированию. Вы же сами понимаете.

– Понимаю. – Гроув был также улыбчив, он предоставил гостю сказать гадость до конца.

– Так вот, вы понимаете, что на фестиваль должна пойти такая картина, о которой заговорят. Не просто хорошее кино. А либо очень хорошее, либо очень плохое. В конце концов, на ком-то надо оттачивать остроумие. – Гость хохотнул.

Гроув все понял: это был намек, что лента, в которой снимается Анна, – обычная любовная история. Таких в год по всему миру делаются сотни.

– Очень здраво, – тем не менее поддакнул хозяин дома. – Нет ничего хуже посредственности.

– Вот видите, вы меня понимаете. Да, я читал тот самый роман. Он интересен, хотя уже не популярен. И потом, мистер Гроув, давайте я буду откровенным.

«Вот и главная гадость! – с удовлетворением отметил про себя Гроув. – Слава богу, недолго ждать пришлось!»

– Так вот, понимаете ли, Анна…

– Что – Анна?

– Ну, видите ли, сейчас появилось такое количество молодых и талантливых актрис, с таким почерком, с такой индивидуальностью, и они снимаются в таких фильмах… Простите, но я Анну очень люблю, люблю ее игру, ее красоту, но время, дорогой Гроув. Я буду с вами откровенен, время играет не в вашей команде.

– То есть история сорокалетней женщины, которая боится страсти, – это скучно? – Гроув намеренно пропустил мимо ушей намек на возраст жены и на ее ставшее уже привычным амплуа. – Вы хотите сказать, что зрителю не будет интересна классическая история любви? Добротная, поставленная по всем законам жанра, снятая на улицах Парижа, а не в павильонах, где Париж только вчера был Мадридом? Вы хотите сказать, что зритель разлюбил истории про страсть?

– Что вы, что вы! Я просто хочу сказать, что на фестивале должны быть фильмы, которые привлекут чем-то необычным!

– Правильно! Фестиваль – это своего рода декларация намерений! Это определение художественных тенденций! Ваша позиция очень верная! – Гроув подал гостю фужер с шампанским и добавил как ни в чем не бывало: – Так что вы говорите? Можно что-то предпринять, да?

И в этом был весь муж Анны – задать вопрос, словно это не вопрос, а уже ответ, и ответ положительный, и ответ не твой, а того человека, от которого зависит решение твоей проблемы.

Гость слегка стушевался, а потом стал что-то говорить о конкуренции, правилах и прочем. Но Гроув понял, что этот человек ему поможет. Он сделает так, что картина будет уже весной принимать участие в фестивале. «Ну конечно, Анна не юная актриса, Анна зрелая женщина. Да к тому же с плохим характером – врагов в мире кино она себе нажила предостаточно. И нет в ее глазах того блеска, того света, что был когда-то. Но она снялась в этом фильме, сыграла хорошо, так почему же не поучаствовать в фестивале? – думал про себя Гроув. – А этот мне поможет. Видно, что поможет. Все эти рассуждения о возрасте Анны – всего лишь прием, цену набивает. Ничего, понадобится пара-тройка ужинов, подарки. Еще что-нибудь в этом роде».

Гроув улыбнулся, словно ему не хотелось заканчивать такой приятный разговор и отходить от такого милого собеседника.

– Знакомьтесь, это… – Гроув представил гостю даму и, улыбаясь, обошел гостиную. Он был доволен – история с участием их фильма в фестивале началась. Колесо заскрипело, и вода польется в их с Анной сторону.

«Анна, Анна… – думал Гроув, и вдруг в его душе что-то дрогнуло. Его жена такая красивая, уверенная, колкая, резкая, такая успешная – и вдруг о ней говорят, как о ком-то, кто остался где-то позади, кто опоздал, не успел, отстал. Гроув отыскал ее взглядом – Анна с кем-то разговаривала, улыбалась своей красивой улыбкой, и глаза ее блестели, и осанка, и овал лица – все было таким, как и десять лет назад. Ему ли, ее мужу, не знать этого, не видеть этого! Гроув, движимый каким-то теплым и мягким чувством, приветственно махнул ей рукой. Она заметила его жест, удивленно подняла бровь – так только она умела делать, отчего ее лицо приобрело несколько нахально-вздорный вид. Гроув рассмеялся, а она все поняла – он послал ей знак привязанности, благодарности, что они вместе, что, несмотря ни на что, они рядом друг с другом. Анна в ответ улыбнулась. И ее лицо стало таким, каким было давным-давно, – милым, немного усталым и очень домашним.

«Они в кино этом спятили – в сорок лет в тираж? Сорок лет – возраст?! Да она лучше любой из этих молодых, что слоняются тут с шампанским! – Гроув вдруг вспомнил историю с упавшим софитом. – Падающий свет. Падающий свет. Вот как называется человеческое время в кино. Был свет, и нет его. Не светит, погас, исчез…»

Гроув уже выполнил все, что наметил на этот вечер, – он сделал свой ход. Он обозначил интерес к фестивалю, дал понять степень благодарности. Теперь оставалось ждать. Ему хотелось сбежать к себе в кабинет. Что он незамедлительно и сделал. Впрочем, где-то на полдороге ему повстречался Дик Чемниз. «Ну, хоть про главного героя нашего фильма нельзя сказать, что он стар и глаза его не блестят, как раньше. Например, в пять лет!» – хмыкнул про себя Гроув, приветствуя Дика.