Немного солнца для Скарлетт - [50]

– И не могло быть иначе! – Летти радовалась от души. Она знала, что театра недостаточно его таланту, что рано или поздно он опять обратится к кино, но где гарантия, что это будет удачный опыт.

На съемки Дик улетел в конце месяца.

– Ты должна приехать. Обязательно, – говорил он, прощаясь с Летти.

– Да я с удовольствием! – Летти приходилось делить грусть пополам с радостью. Как только Дика утвердили на главную роль, ее пригласили участвовать в новой выставке. Она не ожидала такого поворота – она хотела попробовать еще пару вариантов, но мистер Лерой категорически приказал:

– Ни в коем случае никаких вариантов. Вы должны представить именно это. Ваша идея многофигурной композиции убьет все жюри. Они же привыкли к «фунтикам на проволоке».

Эти «фунтики на проволоке» – как образ художественной халтуры – были самым большим ругательством в устах старого скульптора. Летти привыкла безоговорочно доверять мистеру Лерою, а потому уже через три недели была в Лос-Анджелесе.

Время летело быстро, но дни шли медленно. Летти теперь разрешила Хвосту спать в ее мастерской. До этого его ругали и даже наказывали за то, что он пытался туда проникнуть. Но когда Дик улетел на съемки, Летти смягчилась. Она почувствовала, что теперь они с котом компаньоны, близкие друзья, а для друзей все двери открыты. Кот был желчным и умным – радости по поводу ослабления дисциплины он не обнаруживал, морду имел все такую же недовольную. Летти даже пришлось с ним объясняться:

– Хвост, ты раньше был маленьким и норовил что-нибудь стащить. Теперь же ты вырос, стал большим послушным котом.

Хвост слушал, но не верил ни единому ее слову. Коты про одиночество знают абсолютно все, а потому Хвост в глубине души хозяйку понял. А Летти скучала по Дику, по уютной совместной жизни. Даже музыка, которую она обычно включала в мастерской, не спасала от дурного настроения. Вот тогда-то и наступил счастливый для Хвоста час.

– Ладно уж, заходи, – как-то пригласила Летти кота. Она теперь распахивала дверь и ждала, когда Хвост обустроится в мастерской. Но кот обычно не спешил. Он сохранял надменный вид.

Летти проходила к рабочему месту, садилась на высокий табурет и начинала лепить.

Кот выжидал еще минут десять, потом бесшумно соскальзывал с кресла, в котором сидел, вступал в мастерскую, деликатно обнюхивал все и взлетал на полку, где Летти хранила маленькие статуэтки. Хвост был котом крупным – Летти и Дик позаботились о его питании, и из заморыша он превратился в толстяка. И места этому коту на полке было мало. Но с нахальной грацией, смотря прямо Летти в глаза, кот умудрялся втиснуться между Чайковским и Дон Кихотом. Летти грозила ему пальцем:

– Смотри не шуми.

Так они творили вместе. Летти слушала музыку, а Хвост, который больше делал вид, что спит, на самом деле внимательно смотрел за порядком.

Спать Летти шла поздно, почти под утро. Кота она брала с собой. Причем она не дожидалась, пока тот спрыгнет с полки. Она брала его на руки, прижимала к себе, гладила и говорила:

– Ну, что? Пойдем спать. Дик наш на съемках, а как приедет, мы будем с тобой радоваться.

Летти в минуты грусти говорила много всяких глупостей, можно было подумать, что она разговаривает с кем-то маленьким, неразумным, но посвященным во все ее дела.

– Как ты думаешь, Дик уже спит? Можно позвонить ему? – И тут же сама отвечала: – Ну лучше завтра. С утра. А то эта разница во времени…

Одиночество – штука полезная, важная, и без нее жизнь не была бы полной. Летти, оставшись одна, сначала наслаждалась этим состоянием, потом всерьез заскучала и затосковала, а потом поняла, что в этом «соломенном» одиночестве есть своя прелесть. Летти понимала, что ее положение существенно отличается от положения тех людей, которые одиноки по-настоящему. Ее одиночество немного условное, закончится в определенный срок, и она об этом знает. Но было важно, что сейчас она одна, и она использовала это время для приведения в порядок мыслей и чувств.

«Мы поднимаемся еще на одну ступень. Мы становимся сильнее!» – думала она и в первую очередь имела в виду Дика, его карьеру. Про себя Летти никогда не думала – она твердо знала, что добьется успеха, только это произойдет позднее. А Дик ее беспокоил – что-то мягкое проступало в его характере все более отчетливо и вставало как преграда, и Летти даже иногда злилась за это на мужа. Она не понимала, что это свойство натуры и победить это сложно. Она не понимала, что творчество не всегда закаляет, оно иногда делает человека пластичным и податливым. Размытость границ, которую подразумевает театр – временных, исторических, моральных, культурных, характерных, – все это может привести к тому, что человек в жизни начинает играть. Он от каждой роли, от каждого образа берет то, что ему легче всего взять. Летти давно обратила внимание, что Дику удаются персонажи сложные, изломанные, что в них он наиболее убедителен. «Как важен успех, как важно выпрыгнуть из рамок, которые сам себе установил», – думала Летти и еще раз мысленно благодарила Майлза за предложение для мужа.

Как Летти ни хотелось, но выбраться в маленький сербский городок она так и не смогла. Ее карьера внезапно пошла в гору – после одной выставки последовала другая, а потом ей заказали две парные фигуры в одну усадьбу, а вслед за этим Летти в одном из маленьких городков открывала художественную школу, и ее как молодого, но уже популярного скульптора пригласили выступить. В письме, которое она писала Дику, все эти события уложились в одну строчку. Летти просто перечислила, что она уже сделала и что еще предстоит сделать ей, пока Дик на съемках. Но на самом деле времени на все это ушло много – почти год. Летти, только когда смотрела на календарь, понимала, что своего мужа не видела уже очень долго. Впрочем, таковы были особенности его работы.