Немезида - [33]

Что же будет, когда он умрет и эти глупцы останутся беззащитными?

Убеждение Глава 18

Итак, теперь, через двенадцать лет после того, как было установлено, что на Эритро нет высокоразвитой цивилизации, через двенадцать лет, за которые с Земли не прибыло ни одного нежданного поселения с намерением уничтожить строящийся новый мир, Питт мог позволить себе наслаждаться редкими минутами отдыха. И даже в такие минуты его порой не покидали сомнения. Правильно ли он поступил, не настояв на своем; не лучше ли было бы для всех роториан не оставаться на орбите вокруг Эритро и не строить никаких станций на этой планете? Питт удобно расположился в мягком кресле. Снимающее стресс поле приятно убаюкивало его, и он почти заснул, когда неназойливый сигнал напомнил о реальной жизни.

Питт открыл глаза (он и не заметил, когда их закрыл) и бросил взгляд на небольшой экран на противоположной стене. Легкое прикосновение к пульту управления превратило экран в голографическое изображение.

Ну конечно, это был Семион Акорат.

А вот и его совершенно лысая голова. (Акорат тщательно сбривал еще оставшийся венчик темных волос, справедливо полагая, что чудом уцелевший пушок только подчеркнул бы его лысину, тогда как голый череп при правильной форме может выглядеть почти импозантно.) Вот и постоянно озабоченный взгляд Акората. Он всегда смотрел озабоченно, даже если для беспокойства не было ни малейшего повода. Питт испытывал к Акорату некоторую неприязнь. Нельзя сказать, что тот был недостаточно предан или неисполнителен (впрочем, если бы так и было, в любом случае этого уже не исправишь); причиной была скорее специфика обязанностей Акората. Он всегда объявлял о чьем-то вторжении в частную жизнь комиссара, нарушал ход его мыслей, сообщал о необходимости делать то, что тому вовсе не хотелось. Словом, Акорат был секретарем Питта и отвечал за прием посетителей; одним он объявлял, что они могут видеть его патрона, другим — что приема нет. Питт слегка поморщился. Он не мог вспомнить, кому назначил прием. Впрочем, обычно он и не старался запоминать, целиком полагаясь здесь на Акората.

— Кто там? — покорно спросил он. — Надеюсь, это не очень важно?

— Совсем ничего срочного или важного, — ответил Акорат. — Но, может быть, вам лучше все же принять ее.

— Она слышит наш разговор?

— Конечно, нет, комиссар, — обиделся Акорат, как будто его обвинили в нарушении долга. — Она по другую сторону защитного экрана. Речь Акората отличалась поразительной точностью. Это немного утешало Питта, так как вероятность понять его неправильно практически исключалась.

— Она? — переспросил Питт. — Должно быть, это доктор Инсигна.

Тогда поступайте в соответствии с инструкцией. Прием только в заранее назначенное время. За последние двенадцать лет я и так потратил на нее слишком много времени. Найдите благовидный предлог. Скажите, что я решаю серьезные проблемы, — нет, этому она не поверит — скажите…

— Комиссар, это не доктор Инсигна. Я бы не стал вас беспокоить, если бы это была она. Это… это ее дочь.

— Ее дочь? — Питт попытался вспомнить имя девочки. — Вы имеете в виду… Марлену Фишер?

— Да. Конечно, я сказал ей, что вы заняты, но она заявила, что мне должно быть стыдно лгать и что она точно знает, что я лгу, по выражению моего лица и по тому, что мой голос слишком напряжен, — Акорат произнес эту тираду с негодованием. — Но как бы там ни было, она не собирается уходить. Она утверждает, что вы примете ее, если узнаете, что она ждет. Комиссар, так вы примете ее? Честно говоря, ее глаза меня пугают.

— Кажется, я уже слышал о ее глазах. Хорошо, пусть войдет. Впустите ее, а я постараюсь остаться в живых даже под ее взглядом. Кстати, она должна мне кое-что объяснить.

Вошла Марлена. (Самообладания ей не занимать, отметил про себя Питт. В то же время она скромна и без всякого вызова.) Марлена села, положив руки на колени. Очевидно, она ждала, что Питт заговорит первым. Но тот не торопился, тем временем рассеянно рассматривая ее. Прежде он изредка встречал Марлену, но это было много лет назад. Тогда ее нельзя было назвать прелестным ребенком; не стала она привлекательнее и сейчас. Обращали на себя внимание широкие скулы и всякое отсутствие изящества. Но, конечно, у нее были удивительные глаза; их подчеркивали резко очерченные брови и длинные ресницы.

— Итак, мисс Фишер, мне сказали, что вы хотите видеть меня.

Разрешите спросить, с какой целью? — наконец нарушил молчание Питт. Марлена спокойно смотрела на Питта. По ее виду можно было уверенно сказать, что она чувствует себя совершенно свободно.

— Комиссар Питт, я думаю, моя мама рассказала вам, как я сообщила одному своему приятелю, что Земля будет уничтожена.

Брови над довольно невыразительными глазами Питта удивленно изогнулись:

— Да, рассказала. И я надеюсь, она предупредила вас, чтобы вы впредь не болтали подобных глупостей.

— Предупредила. Только если мы не будем говорить о чем-то, это вовсе не значит, что этого не существует. А если мы назовем что-то глупостью, то это еще не означает, что оно глупостью станет.

— Мисс Фишер, я — комиссар Ротора, и забота о таких проблемах — моя прямая обязанность. Поэтому вы должны предоставить мне право решать, так это или не так, глупость это или нет. Как вы додумались до того, что Земля будет уничтожена? Что-то в этом роде рассказала вам мать?