Немецкий мальчик - [116]

Улицы и дороги постепенно срослись в город. Лондон заглатывал поезд. Состав въехал на виадук, и вагоны оказались на одном уровне с верхними этажами домов. Мимо Штефана проплыла вереница английских кухонь и гостиных: вот мужчина в майке и спущенных подтяжках бреется у осколка зеркала; вот дети скачут на диване; вот девушка лежит на коврике перед камином; вот женщина в цветастом фартуке тянется, чтобы задернуть штору. Поезд пересек мост. На Темзе толпились буксиры и баржи. В темной воде мигали и дрожали отражения желтых фонарей.

На вокзале Чаринг-Кросс Штефан прошел через турникет и оказался на улице. В Лондоне было теплее, чем в Кенте, а в небе экзотичной синевы над яркими автомобильными фарами и витринами верещали птицы, и лондонский шум чем-то напоминал лесной. У поврежденных зданий стояли леса и подпорки — дома готовили к ремонту. Всюду чувствовались порядок и надежда.

Штефан миновал стоянку для велосипедов, лошадь, запряженную в телегу, мальчишку-газетчика и, не зная куда идти, влился в поток прохожих. Он пересек большую площадь с фонтанами, каменными львами и статуей на высокой колонне. Площадь казалась знакомой: Штефан словно попал на картину, которую видел сотни раз.

С трудом склеивая английские слова, Штефан спросил, как пройти в Риджентс-парк: впервые за много месяцев он думал по-немецки. Мужчина объяснил, показал на ружье и сделал замечание. Как превращаться в сжатую пружину, Штефан не забыл, — мужчина испуганно попятился и зашагал восвояси.

Штефан еще дважды расспрашивал прохожих, прежде чем отыскал дом миссис Брайон. Вилла с величественным подъездом спряталась среди запущенного сада, на неопрятной лужайке стояла непонятная фигура, похожая на изъеденную морем скалу, такая же мрачная и потерянная, как Штефан. Ее всю исписали, а кто-то мелом нарисовал на ней обнаженную девушку с большой грудью. Разве можно так издеваться над брошенной статуей? Штефан рукавом стер похабную картинку, но призрак обнаженной девицы остался.

У подъезда стоял добрый десяток урн, несколько велосипедов и колясок. На разбитой гравийной дорожке валялись игрушки. Выбитые окна изнутри заколотили досками, почти во всех уцелевших горел свет, а на двери поблескивали новенькие кнопки звонков. У каждой написали номер квартиры, с первой по восьмую, и имена жильцов. Имя миссис Брайон среди них не значилось.

Рядом со старым медным звонком на стене было написано: «П. Фейрхевен и О. Лейн», и Штефан позвонил. В глубине дома раздалась трель, через пару минут заскрипела дверь. Выглянула женщина в очках и с любопытством склонила голову набок, точно мышка.

— Слушаю вас, молодой человек.

— Мне нужна миссис Брайон, — медленно проговорил он, лихорадочно соскребая со дна памяти английские слова, и протянул женщине потрепанную визитку.

— Ох, вы сильно опоздали! Миссис Брайон в Вайоминге, она уже много лет здесь не живет. Могу я узнать ваше имя? — Судя по выговору, женщина была американкой. Ее жесткие рыжие волосы поредели, лоб блестел в безжалостном свете голой лампочки.

— Меня зовут Штефан Ландау.

— Пикси, дорогая, кто там? — выкрикнула другая женщина из-за раскрытой двери за большой прихожей с высоким сводчатым потолком.

— Милый юноша спрашивает Фрэнки Брайон, — прокричала в ответ Пикси.

— Фрэнки в Америке! — гаркнула невидимая женщина.

— Знаю, Олли, и уже сказала. Не ори, я веду гостя к нам. — Пикси повернулась к Штефану: — У меня где-то есть адрес Фрэнки, хотя мне он уже много лет без надобности. От Франчески весточки не дождешься, да и я сама не из писательниц! — Пикси усмехнулась, и ее пожелтевшие верхние резцы прикусили нижнюю губу.

Штефан проследовал за Пикси в комнату, забитую мебелью. Мужчина с бирюзовой сигаретой в зубах повернулся к ним, но пробраться к нему было невозможно.

— А вот и наш гость! — радостно объявила Пикси и повела Штефана по тропке, змеившейся между столами, скамеечками для ног, фарфоровыми фигурками животных, торшерами и магазинными полками к современным твидовым креслам, очевидно, для хозяина и хозяйки, по разные стороны от электрического камина. В комнате было очень светло и душно. Пахло позавчерашней говядиной.

— Смотри, Пикси, у мальчишки ружье! — вскочив, весело воскликнул мужчина. Этот голос Штефан и слышал у подъезда — женский.

Фланелевые брюки и рубашка с закатанными рукавами сидели на большегрудой узкобедрой Олли как влитые и очень ей шли. У нее была короткая густая шевелюра цвета перец с солью. Олли подперла локоть ладонью и курила сигарету, крепко держа ее длинными пальцами в пятнах табака.

— Какая милая вещица — ну, ружьишко твое! Поставь его у приемника. Мы же не хотим, чтоб оно выстрелило и убило старика Ривера со второго этажа. — Олли пожала Штефану руку. — Я Оливия Лейн. — Лицо морщинистое, массивные челюсти, но кожа здоровая, и ясные карие глаза. — Боже, такой милый мальчик, и серебро носит! — Очевидно, она имела в виду медальон. — Ну и сюрприз! Милый, чем тебя угостить? Что предпочитаешь? Виски? Джин?

Розоволицая Пикси похлопала по стулу и, когда Штефан сел, стала перебирать бумаги на секретере.

— Откуда ты знаешь Франческу Брайон?