Немцы - [31]

— Что-то у него с головой, на почве безопасности. — Эбергард думал другое: минус, Радиовани больше нет; поднялся и шагнул к Хериберту, словно готовясь утешающе обнять: а ты?

И Хериберт смущенно махнул рукой — и еще есть анекдот:

— И я улетел. Слыхал?

— Нет.

— Честно? Ничего, сейчас разнесут… Я-то случайно попал.

Так будут говорить все.

— Когда монстра представили, главы управ пошли в баню — обсуждали. Никто его не знает. Говорю: как никто? я знаю!

В баню Эбергарда, выходит, не позвали — конечно! Главы с главами! Замы с замами! Первые замы с первыми замами! Князья! Без холуев и обслуги! Друзья! — даже не сказали ему! Да кто он такой!!!

— Вспоминал, вспоминал, а доехал до управы и нашел визитку — точно. Весной приходил на прием. Я бы и не вспомнил: коммерс и коммерс, хомячок. У нас там участок интересный такой, давно оформила на себя ассоциация инвалидов правоохранительных там кого-то, на углу Институтского проспекта и Руднева…

— Напротив «Восточной кухни».

— Ну да, туда левее, к французской школе, там уже песочницы… Ветераны-летчики, хрен знает, какую-то Аллею Героев из елок высадили. А эти правоохранительные бойцы весной пишут мэру: просим в рамках реализации взаимных социальных тра-та-та передать участок под застройку ООО «Правопорядок и милосердие чего-то там…»

— Ну, понятно.

— Вот монстр толкачом от этого ООО и приходил: не можем выйти на площадку, жители встали стеной. Я говорю: что может управа? Управа ничего не может. У вас даже разрешения на строительство нет. Школьную спортплощадку хотите сносить. А там еще Аллея Героев. Он: документы мы потом, по ходу оформим, у нас ресурс есть, вы нам пока список дайте, с адресами. Кто провоцирует. Кто устраивает провокации. Провокаторов. Это у него любимое слово. Мы им сперва двери дерьмом… Не поймут — ребята физически воздействуют. С семьями провокаторов разберемся, — щеки подрагивали, словно во рту Хериберт держал бьющееся сердце, он потемнел: лицо одного цвета и строго зачесанные на бок, но подрастрепанные волосы; волосы — это маленькое личное море, личный ветер, что-то личное, что не скроешь, поэтому содержать необходимо в порядке, — отдельно светлели только брови, выгоревшие в очередном паломничестве.

— А ты?

— Позвонил Бабцу. Он говорит: не лезь ты, там какой-то криминал.

— И Бабца уволили. А монстра назначили.

— А неделю назад участок этот, — Хериберт сладко прижмурился, — продали «Добротолюбию», Лиде. Понял? На хрена теперь монстру строить? Ему теперь можно вообще ничего не делать — сами принесут да еще просить будут, чтоб взял.

Далее не полагалось, полагалось предложить кофе, бутерброды, но подробности агонии манили: как? — действовали неясные расчеты: я тебя спрятал, расплатись рассказом, я тебя понимаю, жалею, лишнего не говорю, а ты расскажи, а я всем расскажу, избавлю тебя от расспросов, пусть я узнаю первым — кто первым знает, тот сильней, богаче — никакое несуществующее «облегчение души» здесь не действовало.

— И как тебе… объявляли?

— Я знал. Предвидел. Когда в Иерусалиме последний раз молился, голову поднял, а под куполом над моей головой лестница висит и монах на ней…

Эбергард чуть не спросил: «Настоящий?» — Хериберту время от времени что-то являлось.

— …А в руке у него свечи пучком, и вдруг — свечи сами собой вспыхнули как благодатный огонь, и никто монаха, кроме меня, не видел. И я понял: многовато хватил я благодати, перебор. А вчера, как к монстру позвали, я матушке в монастырь позвонил, она: «Только не бойся, а то бес тебя сразу подхватит». Я и не боялся, а всё молчал. А монстра бес крутит, в глаза не смотрит, рукой то кресло, то за телефон: «Вы плохо работаете. Ничего не умеете. В районе бардак»; я только тихо: «Чем вы недовольны? Верхнее Песчаное — лучший район города по итогам года».

— Один на один?

— Чекисты… Как без свидетелей? Кристианыч сидел. Глухонемой. Только глаза выпучивал. И Кравцов тоже. Все друзья мои! А монстр: но вы профессионал, такие люди всюду нужны. Поможем вам перейти в департамент ЖКХ или в жилинспекцию. Согласны? Я сказал, — Хериберт едко посмеялся над собой, — поду-маю. А в восемь утра в управу заходит УБЭП, в потребительский рынок. Нам мелкая розница добровольно жертвует, раз в месяц, на социальные нужды населения, — Хериберт внимательно взглянул на Эбергарда, словно проверяя: знает он? нет? признает, что именно так? — А один вдруг написал, что у него вымогали. Я его семь лет знаю! Пирожками торговал у метро. А теперь яхта в Хургаде. Так ты ж с нами плавал!

— Серега.

— Серега. И уже дело возбудили. Монстр звонит: мне доложили, у вас неприятности, но вопрос решаемый, мы не позволим ментам в стоптанных ботинках устраивать провокации, еду к мэру просить, чтобы вас, моего лучшего главу управы, направили на усиление соседей, в Гуселетный район Востоко-Севера, согласны? Ну и я уж: да, да! Спасибо большое! А что… И — ничего. Я посмотрел: Гуселетный. Спальный район. Парк. Два кинотеатра. Населения — в три раза меньше, чем Верхнем Песчаном. И всего один рынок выходного дня. Ни одной станции метро! — Хериберт замолчал, всё, что он мог сказать, не главное, о чем имело смысл говорить, закончилось, пальцы щупали пустые ящички, нажимали кнопки, но нет — память пуста, в тишине звучало только страдание, как неприятный, приближающийся и приближающийся, не приближающийся, но будто бы приближающийся неслышный звук.