Немая девочка - [18]

Торкель решил, что Турссонам все-таки повезло, что они предпочли отмечать Пасху не дома. Преступник действовал настолько хладнокровно, что мог бы без проблем убить еще кого-то. Еще многих.

Феликс Турссон открыл дверь и, увидев полицейское удостоверение, пригласил Торкеля в гостиную, где сидели остальные члены семьи. Мама с дочкой, которая обнимала ее так крепко, что, казалось, вообще не собиралась ее выпускать.

– Сколько же тебе лет? – приветливо спросил Торкель, когда мать назвала свое и дочкино имена: Ханна и Корнелия.

– Девять. Так ведь, солнышко, тебе девять? – Корнелия не подтвердила и не опровергла ее слова, только крепче прижалась к матери и уткнулась лицом ей в грудь.

Торкель уселся на один из диванов напротив и извинился за то, что помешал. Они понимающе кивнули, и Торкель почувствовал в их взглядах откровенную надежду: в их глазах он тот, кто поможет им понять произошедшее. Занавески были задернуты, и ни свечам, трепещущим на покрытом черным стеклом столике между двумя большими диванами, ни зажженным светильникам не удавалось освободить комнату от темноты и теней.

Неподвижность и нюансы темноты у Турссонов навели Торкеля на мысль о нескольких картинах, которые он видел в Рейксмузеуме Амстердама, когда был там с дочерьми. Они ездили туда в прошлом году, в осенние каникулы, в основном, в качестве компенсации за то, что Торкелю редко удавалось с ними общаться. Музей как раз открылся после длительной реставрации, и Вильме удалось увлечь с собой скептически настроенную старшую сестру и менее скептически настроенного отца. Торкеля приятно удивил Рембрандт, прежде всего передачей лиц в темноте. Люди, явно имеющие что-то на сердце, едва видимые в окружающей черноте, но, тем не менее, полностью раскрывающиеся в своей человечности. Как Турссоны перед ним. Тут Феликс нарушил добровольное молчание.

– Вам что-нибудь известно? – с беспокойством спросил он. – О том, кто мог это совершить?

Торкель постарался уйти от прямого ответа. Чтобы успокоить, но не солгать.

– В настоящий момент мы пытаемся выстроить картину случившегося и ждем результатов технических исследований, но кое-какие доказательства мы зафиксировали.

– Против Яна Седера? – незамедлительно откликнулся Феликс.

Торкель знал, что в мелких населенных пунктах слухи распространяются быстрее, чем в крупных, но ему было важно постараться как можно скорее положить конец всем пересудам и не говорить ничего такого, что могло бы способствовать их распространению.

– Я не могу комментировать какие-либо имена. Мы работаем над несколькими версиями.

– Мы его не знаем, – продолжил Феликс, который явно не собирался так легко отступаться. – Но он не из тех, с кем хочется общаться, если можно так выразиться. Насколько мы поняли, его арестовали.

Торкель решил оставить эту тему и обратился к Ханне.

– Как себя чувствует Корнелия?

Услышав свое имя, девочка еще плотнее прижалась к матери. Ханна стала свободной рукой успокаивающе поглаживать ее по длинным светлым волосам.

– Так себе. Нам дали специалиста по психиатрической помощи детям и подросткам в Карлстаде, но в настоящий момент мы пытаемся просто успокоиться, – осторожно ответила Ханна.

Торкель ободряюще кивнул ей.

– Это правильно. Такому нужно дать время.

– Я хотел бы немного поговорить с мамой или папой один на один, ты не против? – обратился он к Корнелии, хотя та по-прежнему сидела, повернувшись к нему затылком.

Корнелия не шелохнулась, но папа Феликс встал.

– Корнелия, пойдем, поднимемся к тебе в комнату.

Он осторожно принял дочку от Ханны. Та незамедлительно обхватила его так же крепко и судорожно, как только что обнимала мать.

– Ханна была дома, когда это произошло, и она лучше знала ту семью, – проговорил он через плечо девочки. – Если понадобится, я смогу спуститься.

– Хорошо, – кивнул Торкель.

Феликс и Корнелия удалились на второй этаж. Торкель выждал, пока они поднимутся по лестнице, а затем обратился к Ханне.

– Я понимаю, как вам тяжелы вопросы, но мне необходимо знать чуть больше, – начал он участливо. – Например, сказала ли Корнелия что-нибудь еще, после разговора с полицией?

Ханна решительно покачала головой.

– Что бы это могло быть?

– Что угодно. Не пришло ли ей что-нибудь в голову, не видела ли она раньше кого-нибудь у Карлстенов или не говорили ли ей чего-нибудь мальчики?

– Нет, она в основном молчит. – Торкель увидел, что в глазах у Ханны появились слезы. – Я ненавижу себя за то, что не пошла вместе с ней. Раньше я всегда ее провожала, но начиная с лета ей разрешили ходить одной. Ей хотелось чувствовать себя взрослой.

Торкель замолчал. Тут он ничем особенно помочь не мог. Мать должна это пережить самостоятельно. Он как раз собирался попробовать вновь перевести разговор на Корнелию, когда Ханна перебила его.

– Вы считаете, что нам безопасно оставаться здесь жить? – спросила она, глядя на него с откровенным беспокойством. С дочерью в объятиях ей было значительно легче сдерживать страх. Сейчас ей больше не требовалось изображать храбрость.

Ответить на такой вопрос было трудно. Даже невозможно. Опыт подсказывал Торкелю, что в доме неподалеку преднамеренно убили Карлстенов. Было маловероятно, что убийца вернется и нанесет удар по семье соседей. Однако поклясться в этом Торкель, естественно, не мог.