Нелюди Великой реки. Полуэльф - [116]

Пантелей только плечом повел. По лицу его прочитать ничего нельзя было, но я нутром чувствовал, что словам моим он особого значения не придал. Что ж, мое дело прокукарекать, а там…

— А что ты врал, что я самый глупый полуэльф? Ты где умных-то нашел?

— Да была история, — хмыкнул Пантелей, — тут же, в Гуляйполе, недавно совсем, в частном игорном доме один полуэльф в карты играл, причем ставил на кон магические амулеты. Редкие, дорогие, старинные и очень, очень опасные. Бхут-арир, например. И заметь, все время проигрывал… Вот это умный полуэльф!

— С чего это он умный? — я никак не мог взять в толк, чем это проигравшийся в карты лох заслужил право называться умным. Да и название амулета слышал в первый раз.

— С того, что не успел я там появиться, как он смотал удочки. Так и ушел, с концами…

— И мне пора уже… — было очевидно, что приглашать за свой столик Пантелей меня не будет. Да и знакомство у меня с ним не то чтобы близкое. Все-таки он на сестре хотел жениться, а прочие родственники, то есть Петр Корнеев, имели только призрачный шанс пожрать салатиков на свадьбе, да выпить на халяву. Общаться ближе Пантелей никогда не изъявлял желания. Глупая смерть сестры нас сблизила, но ненадолго. У меня своя жизнь, у него — своя. И она на месте не стоит. Вот и светловолосая колдунья с кольцом Мирои, покровительницы браков, на пальце — прямое этому подтверждение.

* * *

— Рассказывай, во что вляпался… хотя нет, не рассказывай, глупости опять какие-нибудь, вроде алиментов… — Пантелей все же пригласил меня за свой столик, где уже расположилась его молодая жена. Охранники заняли второй, поблизости.

Сидя за столиком с Пантелеем и Анастасией, я подивился про себя на охранников колдуна. Вроде люди как люди, симпатичные даже парни, подтянутые, а мне в их присутствии не по себе становится. Ощущение, что смертью от них пахнет… Жизни в их глазах не вижу, даром что отбивные трескают так, что за ушами трещит… И икрой заедают… А икорки, кстати, я давненько не ел… Так вот сделаю: я густо намазал бутерброд осетровой икрой, перевернул его в ладони и начал намазывать таким же слоем икры обратную сторону. Тут главное, чтобы масло хорошим было — иначе икра, та, что снизу, упасть может. А за это в правильных компаниях дают в ухо без разговоров.

А вообще, зря я сделал, что принял приглашение Пантелея. Тот из чистой вежливости пригласил, думал, наверное, что я откажусь. И надо было отказаться. Теперь ни им поговорить нормально, ни мне поесть… С другой стороны, сейчас они от меня устанут, и, когда я соберусь уходить, на радостях откровенно ответят мне на один маленький, простенький вопросик…

— Вот, Настенька, я тебе говорил, что Петя лучше всех в Великоречье в виршеплетстве разбирается? — колдун точно устал уже, повторяется. И говорил-то, вроде бы улыбаясь, но глаза не улыбались, они его выдавали: мыслями Пантелей был далеко отсюда… Кем бы он мне приходился, если бы… Деверем или свояком? Смешное такое слово — деверь… Не то дерево, не то дверь…

— Говорил, говорил, — Анастасия только махнула рукой, с удовольствием наблюдая, как я расправляюсь с мошенническим двусторонним бутербродом.

— И еще раз скажу! — Пантелей, похоже, мог быть страшным занудой.

— Петя, а слово «Великоречье» зарифмовать можете? — Анастасия спрашивала от скуки, Пантелей беседу поддерживать решительно отказывался, а я перед ней был как шут гороховый после такой характеристики, да только мне не привыкать…

— Великоречье… Оплечье, овечье, наречие, за печью, должен беречь я… — чисто на автомате ответил я. Все-таки мастерство не пропьешь.

— Прям-таки должен? — восхитилась жена Пантелея, — и от кого же?

— От темных сил, понятное дело, — сымпровизировал я, все-таки надо поддерживать беседу, — выступим смело, гадам дадим по роже!

Таким образом болтать языком я могу бесконечно. Особенно, когда ни я не интересен собеседнице, ни она — мне, а молчать неприлично. А вообще-то Анастасия и на «печь» должна была среагировать, не зря же я ее прямо перед «должОн» поставил…

— А лучше так: сидя за печью, буду беречь я Великоречье! — Анастасия прищурилась, всем видом давая понять, что стишки писать каждый дурак может. Я и не спорю. Такие — только дурак и может. И с «печью» я не прогадал. Теперь полагается поаплодировать в наигранном восторге и предложить послать эти вирши в местную газету… в раздел «Патриотическое». И беседа по накатанной пойдет…

Тут, наконец, Пантелей соизволил отвлечься от раздумий и прислушался к нашему пустотрепству…

— Так вот, Петя, по поводу стишков, я как тебя увидел, так сразу вот что подумал: от одного моего знакомого, даже друга, кое-чего осталось, вроде как наследство… А кому отдать, не знаю… — с этими словами колдун передал мне потрепанную тетрадку, почти такую же, как та, что осталась «в наследство» от Витали. Машинально я взял тетрадь — она распахнулась, как всегда, на той странице, где ее часто открывал хозяин… Кое-что, значит… Четыре строфы… Размер, та-ТА-та, та-ТА-та, та-ТА-та, амфибрахий, «Однажды в студеную зимнюю пору…», едрить, но трехстопный, в отличие от некрасовского четырехстопника! Значит, поэнергичнее… Заветное, судя по всему…