Нелюдь - [65]

И через секунду забыть обо всем, когда раскрылась передо мной. Скачет, извиваясь на моих бёдрах, впиваясь ногтями в кожу до царапин, заставляя шипеть от смеси напряжения, боли и дичайшего наслаждения. Наслаждения, отдавшегося эхом в её теле, выгнувшего ее назад и заставившего закричать. А меня от этого крика схватывает ответной эйфорией, когда сжимает ритмично член, разделяя свой оргазм со мной.

Сжал ладонями колыхающуюся перед глазами грудь, чтобы через мгновение впиться в неё губами, посасывая, покусывая зубами, когда она всё еще продолжает двигаться на мне. До тех, пор, пока не накрывает в оргазме. Оглушительном, громком, почти болезненном оргазме. Впился в её бедра пальцами, удерживая на себе, содрогаясь и изливаясь в неё бесконечно долго. Пачкая её изнутри собой. Как обещал ей. И как до одури хотел сам.

Откинулся на пол, зашипев от резкой боли, прокатившейся по позвоночнику вдоль всей спины, и глядя мутным взглядом на неё, обессиленно упавшую на мою грудь и тут же резко вскинувшую голову вверх. Пытается отстраниться, хмуро разглядывая раны.

Удержал её на себе, запуская пальцы в мокрые волосы.

— Теперь моя девочка достаточно грязная?

ГЛАВА 18. Бес

Доктор была довольна. Она, не скрывая сдержанной улыбки, читала белую бумагу с какими-то цифрами, я предположил, что там могли быть мои анализы, а после вскинула на меня взгляд и, схватив теплыми пальцами за подбородок, начала поворачивать моё лицо то вправо, то влево. А я в этот момент старался абстрагироваться от омерзения, прокатившегося по телу с её прикосновением, и думал о том, что не представляю этого монстра с широкой открытой улыбкой. Разве может улыбаться робот? Нет, не растягивать губы в стороны, обнажая зубы, а по-настоящему? Так, чтобы чувствовались её истинные эмоции. Да и разве умеет она чувствовать на самом деле? Я несколько раз видел, как она бесцветным ледяным голосом выносила приговор молоденьким лаборанткам, пытавшимся трясущимися пальцами воткнуть иглу мне в вены. Я ведь не раз задавался вопросом, каким должен быть человек, работающий в нашем грёбаном центре. Точнее, какие человеческие качества должны отсутствовать у этих людей в белых халатах, с видом хозяев разгуливающих по узким коридорам больницы.

Наверное, такие качества вытравливались вот этим её тоном, высокомерным, презрительным, уничижительным. Когда собеседник чувствовал, как его окунают в самую настоящую помойную яму, и в то же время не мог ничего сделать с этим, не мог сопротивляться, а только послушно нырять в дерьмо, давая себе обещание вынырнуть уже без ненужной сентиментальности или сострадания.

Я видел, как она ломала их одним взглядом, полным такого превосходства и разочарования, что казалось странным, как они не падали к её ногам со слёзными мольбами дать ещё один шанс, возможность исправить оплошность. Вот только Ярославская не давала второго шанса никому. Никому, кроме меня. И я не знал, кого "благодарить" за подобную "щедрость" доктора — себя, её удивительную привязанность ко мне или всё же связанные со мной надежды монстра.

— Слушай меня внимательно, нелюдь. Ты приступишь ко всем своим обязанностям уже через несколько дней. Ко всем, — сделала упор на этом слове, сжимая сильнее подбородок, — иначе я разочаруюсь в тебе и буду вынуждена освободить твою клетку для более сговорчивого подопытного.

Резко убрала руку и так же резко встала, кивнув одному из охранников, чтобы развязал мои привязанные к подлокотникам руки и увёл из её кабинета.

Второй шанс был предоставлен мне через неделю после того избиения.

Он прозвучал голосом одного из охранников.

— Эй, нелюдь. Вставай. Пошли купаться.

Посмотрел на него, на то, как лениво поигрывает плёткой. Смешной. Новенький. Из тех, которые, получив в руки оружие, начинают мнить себя чем-то большим, чем просто кусок вонючего говна, которым и являются.

Склонил голову набок, заметив, как усмехнулся второй охранник. Этот у нас подольше работает. Костей зовут. Появился после смерти Генки и его дружков, наверняка, фотографии видел тех мёртвых ублюдков, поэтому предусмотрительно не приближается достаточно близко к клетке. Похоже, циничная, покрытая угрями рожа новенького и его подбешивает.

— Ты, что, оглох, тварь? Встал, говорю…пшёл в свою баньку, воняет уже от тебя.

Заржал и посмотрел на напарника, одобрения ищет своему поведению, но наткнулся лишь на серьезный взгляд, раздраженно повел плечами и ко мне снова обернулся.

— Я кому сказал? Или ты русский не шпрехаешь?

Подошел к клетке и дернул на себя замок. Быстрый взгляд на Костю, который пальцы на автомате сжал, и на меня пристально смотрит. Дает понять, что не позволит вреда нанести. А мне и не надо. Я, может, заскучал без своей девочки, уехавшей с матерью три дня назад, и поиграться хочу. А с кем еще играть, как не с такими вот выродками, которые мнят себя выше других, только потому что кто-то сверху им кусочек власти кинул. Отними её у них — первые начнут ползать в ногах тех, кому ещё вчера угрожали. Трусливые твари. Больше всего на свете именно трусость всегда презирал. Именно она толкает человека на предательство, на ложь, на самую низкую подлость.