Нелегалы 1. Операция «Enormous» - [9]

* * *

В конце 1937 года в одном из сражений при Фуэнтес де Эбро политкомиссар из батальона Маккензи-Панино американец Моррис Коэн, числившийся в списках как Израэль Олтман, был ранен в обе ноги и направлен в барселонский госпиталь.

После выздоровления его пригласили в соседнее с госпиталем двухэтажное здание, окруженное со всех сторон высокой каменной стеной. Когда-то это была вилла богатого испанского аристократа из Сарагосы, теперь в ней размещалась разведывательно-диверсионная школа республиканской армии. На контрольнопропускном пункте его встретил высокий, атлетического сложения мужчина с перебитым носом и короткими седыми усами. Он был в оливкового цвета френче без погон и без каких-либо опознавательных нашивок.

По пути в здание разведшколы, располагавшееся в глубине сада, он сообщил Олтману на прекрасном английском языке с легким американским акцентом о том, что у них обучаются представители двенадцати стран, в том числе и США, что он, Олтман, в связи с перенесенным ранением тоже рекомендован командованием Интернациональной бригады имени Авраама Линкольна в эту школу.

— Спасибо, компаньеро… — Олтман запнулся и вопросительно посмотрел на собеседника: — Простите, как мне вас теперь называть?

— Зовите меня просто — Браун…

Примечание. Под этим именем в Испании работал резидент НКВД Александр Михайлович Орлов, официально являвшийся советником по вопросам безопасности при республиканском правительстве. Под этой фамилией он и вошел в историю советской разведки, хотя ему приходилось быть и Никольским Львом Лазаревичем, и Николаевым Львом Леонидовичем, и Бергом Игорем Константиновичем и, кроме того, использовать многие иностранные имена и фамилии, которые навсегда останутся тайной. А при рождении он был наречен Лейбой Лазаревичем Фельдбингом. Сначала он был на нелегальной работе во Франции, затем в Австрии и Великобритании, в Испании он руководил работой Кима Филби, который был аккредитован при ставке Франко как корреспондент английской газеты «Таймс». Наслышанный о развернувшихся в Союзе массовых репрессиях, в том числе и над сотрудниками разведки, Орлов принял решение не возвращаться в СССР, а если удастся — самостоятельно вести разведработу и продолжать служить своему Отечеству. Вполне обоснованно опасаясь, что в случае нарушения приказа о возвращении в Союз его могут уничтожить, Орлов заранее предусмотрел все необходимое, чтобы вместе с семьей скрыться от террористических групп НКВД, свободно перемещавшихся по Европе.

Предчувствия не обманули Орлова: 9 июля 1938 года в Барселону поступила роковая шифротелеграмма, в которой ему предписывалось прибыть в Антверпен на советский пароход для встречи с представителем Центра. Орлов сразу понял — этот вызов означает только одно: арест. Не успев отослать диппочтой только что подготовленную справку о вербовочной беседе с американцем Олтманом, Орлов передал ее разведчику Стрику,[23] телеграфировал в Москву, что 14 июля он явится на пароход «Свирь», как этого требовал Центр, а сам в тот же день исчез из Барселоны вместе с семьей.

Имея на руках дипломатический паспорт, он получил в Париже канадскую визу и выехал в Америку. Последующие розыски не дали результатов, после чего во всех документах он стал фигурировать как невозвращенец и изменник Родины. А через некоторое время в посольство СССР во Франции было подброшено письмо, на конверте которого не оказалось никаких почтовых реквизитов, была лишь надпись: «Лично Николаю Ивановичу Ежову.[24] Никому другому не вскрывать. От Шведа[25]».

В своем письме Орлов объяснял мотивы, побудившие его обречь себя и свою семью на жизнь изгоев. Он, в частности, писал:[26] «…Факт не открытого вызова меня домой, а организация западни на пароходе уже предопределил все. Я уже был занесен в список «врагов народа» еще до того, как моя нога ступила бы на пароход.

…Для меня стало ясно, что руководитель отдела в Центре переусердствовал в «чистке» аппарата и пытался укрепить свою карьеру намерением выдать меня за преступника, которого необходимо ухищрениями заманить на пароход.

…Вся моя безупречная жизнь, полная служения интересам пролетариата и Сов. власти, прошла перед глазами коллектива нашего наркомата. Моя работа в разведке отмечена орденами Ленина и Боевого Красного Знамени…

…Я не трус. Я бы принял и ошибочный, несправедливый приговор, сделав последний, даже никому не нужный жертвенный шаг для партии, но умереть с сознанием того, что моя семья и родственники будут обречены на муки и терзания, — выше моих сил. Если Вы меня и мою семью оставите в покое, я даю клятву: до конца моих дней не проронить ни единого слова, могущего повредить делу, которому посвятил свою жизнь, и никогда не стану на путь, вредный партии и Сов. Союзу. Прошу Вас также отдать распоряжение не трогать моей старухи матери. Она ни в чем не повинна. Я последний из четверых детей, которых она потеряла. Швед».

Это письмо было доставлено в Париж из Канады, где Орлов через некоторое время оформил разрешение на проживание в США. До 1953 года он жил там тихо и незаметно под фамилией Берг. Ужас охватил ФБР, когда оно из открытой публикации Берга «Тайная история сталинских преступлений» узнало, что уже пятнадцать лет в США проживает бывший резидент Главного управления госбезопасности НКВД СССР в звании генерала. Начались многочисленные допросы — жесткие и грубые, что вызывало только сопротивление и ожесточение опытного разведчика-нелегала. Орлов сдержал свое слово — не предал людей, которые с ним работали во имя Родины, не выдал американцам ни одной служебной тайны. А знал Орлов много и многих: и Кима Филби, и Стефана Ланга, и Гая Берджеса, и Дональда Маклина, и десятки других имен, которым суждено еще оставаться в глубокой тайне.