Нелегал из Кенигсберга - [18]

Лунь прекрасно понимал, что это была замаскированная финансовая помощь от Вейги, и именно поэтому отправился в ювелирный магазин и купил там почти на весь гонорар изумительной работы янтарное колье с серьгами.

Вечером в кафе «У Регины» он вручил свой подарок совершенно растерявшейся Вейге.

— Зачем вы это сделали? Я не могу принять такой дорогой подарок!

— Вот-вот, это опять намек на мою финансовую несостоятельность, — деланно обиделся Лунь.

— Никаких намеков и в помине! Я просто не вижу ни одного повода для таких подарков…

— Один повод все же есть! Это начало нашего делового сотрудничества. Для меня это большое событие, и я хотел бы ознаменовать его этой совершенно пустяковой вещицей.

— Ах, так?! Тем более не приму, раз вы считаете это пустяковой вещицей! — Но в голосе Вейги была уже игра.

— Она пустяковая только в масштабе наших весьма грандиозных отношений, — выкрутился Лунь.

— Вы считаете наши отношения грандиозными? — спросила Вейга, принимая все же коробку с янтарным гарнитуром.

— Для меня они воистину грандиозны. У меня сейчас нет более значимого в моей судьбе человека, чем вы. И это чистая правда!

— Спасибо. Для меня это высокая честь. И это тоже чистая правда.

— Хороший повод подкрепить нашу общую правду хорошим коньяком!

— Только коньяк я выбираю и оплачиваю сама!

— Так не справедливо! Это была моя идея!

— Хорошо. Тогда поступим так: завтра воскресенье, и я приглашаю вас на воскресный обед. Куда именно, скажу при встрече. Итак, завтра в четырнадцать ноль-ноль я жду вас на театральной площади. Помните? Там, где мы познакомились.

Вейга, как всегда, пришла минута в минуту. Лунь весьма ценил подобную точность. Вежливость королей — лучше не скажешь.

Вейга продолжала интригу:

— Только не спрашивайте, куда мы идем, — попросила она своего спутника. — Пусть это побудет загадкой еще четверть часа.

— Пусть! — радостно согласился Лунь.

Они прошли по мостам и переулкам старого Мемеля, вошли во двор трехэтажного дома, а потом поднялись по деревянной лестнице на второй этаж. Вейга достала ключ и открыла дверь из мореного дуба. Это была ее квартира!

— Я приглашаю вас на домашний воскресный обед! — радостно объявила она.

— Вот это сюрприз! Что может быть вкуснее домашнего обеда!

— Ну, в этом еще надо убедиться.

Овальный стол был накрыт золотистой льняной скатертью, на которой стояли две мейсенские тарелки, фаянсовая супница, удачно подобранная в тон остальной посуде, такие же салатница и хлебница. Вейга, надев белый вязаный передничек, разложила по тарелкам салат из свеклы, красной фасоли и припущенного лука, заправленный сметаной. На первое был луковый суп, а к нему пирожки с капустой.

— Божественно! — произнес после первой ложки Лунь, никак не ожидавший такого приема.

— Это все по рецептам моей бабушки, — скромно потупила глаза Вейга. — Она была личной кухаркой губернатора Виленского края. Я ее хорошо помню — жила у нее три года, пока училась в гимназии.

— Это была польская гимназия?

— Нет, русская.

— О, тогда вы, наверное, знаете русский язык!

— Немного знаю.

— Надо же! И я тоже немного знаю, — Лунь перешел на русский: — И суп, и пирожки, и салат выше всяких похвал!

— А на второе будут ваши любимые цеппелины!

Вейга говорила по-русски с сильным литовским акцентом, но Лунь был в тихом восторге от того, что слышит родную речь, да еще из уст Вейги. Хозяйка дома поставила на стол пузатенькую бутылку настоящего «Мерло», обернутую салфеткой. Лунь разлил вино по бокалам.

— У меня есть тост, — сообщил он.

— Пожалуйста.

— Я предлагаю выпить за ту чайку, которая нас познакомила. Ведь именно с ее ключей и началось наше знакомство.

— О, да! — засмеялась Вейга. — Наше знакомство было точно предрешено на небесах.

Потом настало время чая с тортом «Наполеон». Затем они листали семейный фотоальбом Вейги, сидя близко и тесно, соприкасаясь локтями, плечами, коленями… Вечер, как втайне и надеялся Лунь, закончился в спальне…

…Днем, в суете и делах, воспоминания об этой феерической ночи были затянуты плотной вуалью. И только вспышки, подобные фотоблицам, выхватывали из темноты то обнаженный купол груди с сургучно-красными, словно секретными печатями, сосками, то яростно закушенную губку в пароксизме страсти, то нежный живот с волнистым руном паха…

* * *

И началась новая, почти сказочная жизнь! Все было так, как это бывает у всех счастливых людей: каждый вечер Лунь возвращался домой к искусно накрытому столу, к Вейге, в ее объятия с невыразимо долгими и томительными поцелуями… Кто бы знал, что литовские бухгалтерины умеют быть сущими одалисками?! Единственное, что омрачало благоденствие, так это ощущение смутной тревоги. Вечной, неотступной тревоги, в которой живет всякий нелегал-разведчик. Увы, прошлое нельзя отсечь, как размотавшуюся ленту, оно тянется за тобой неотступным шлейфом, на котором ты всегда можешь споткнуться…

Лунь ясно ощущал всю эфемерность своего нового бытия, и потому каждый новый день, прожитый с Вейгой, был бесконечно дорог ему. У них не было рутины; каждая встреча посреди ли рабочего дня, вечером ли превращалась в праздник, и каждая ночь — в мистерию нежности и страсти.