Некто Лукас - [6]
Лукас, — его экологические размышления
В эпоху лохматого и туристического возвращения к Природе, когда граждане взирают на сельскую жизнь так же, как Руссо — на доброго дикаря, я более, чем когда-либо, солидарен: а) с Максом Жакобом[52], который в ответ на приглашение провести конец недели на воздухе, ужаснувшись, ошеломленно ответил: «На воздухе? Это там, где цыплята бегают неощипанными?»; б) с доктором Джонсоном[53], который, прогуливаясь однажды по Гринвичу[54], энергично высказался в пользу Флит-стрита[55]; в) с Шарлем Бодлером, боготворившим все искусственное[56].
Дивный пейзаж, прогулка по лесу, омовение под водопадом, тропинка в скалах могут доставить нам эстетическое наслаждение лишь при условии, что по возвращении нам обеспечено проживание в пансионе или в отеле, горячий душ, ужин с вином, беседа на десерт, чтение книги или просмотр деловых бумаг, не говоря уже об эротике, которая является альфой и омегой всего и вся. Я с подозрением отношусь к почитателям природы, которые то и дело выскакивают из автомобиля полюбоваться окрестным видом или сделать пять-шесть шагов вприскочку между скалами; а если говорить обо всех этих пожизненных бой-скаутах, которые, вызывающе помахивая бородами, слоняются, нагруженные огромными рюкзаками, то их суждения вообще не идут дальше одного восклицательного слога — все у них сводится к тому, чтобы разок-другой с идиотским видом окаменеть перед каким-нибудь холмом или закатом, а ведь всё это вещи, которые встречаются немыслимое количество раз.
Цивилизованные люди лицемерят, когда впадают в буколический экстаз, — лишите их scotch on the rocks[57] в полвосьмого вечера, и они проклянут ту минуту, когда покинули свой очаг ради того, чтобы стать жертвой оводов, солнечных ударов и колючек, что же касается тех, кто особенно близок к природе, то они не умнее ее самой. Роман, комедия или соната не требуют длительного возвращения и душа — но именно здесь мы достигаем непостижимых высот, превосходим самих себя. Интеллектуалу и художнику только и требуется на природе, что покой, свежий салат-латук да кислород, — окруженный со всех сторон природой, он читает, рисует либо пишет на светлой закрытой веранде, а если выходит размяться или поглядеть на животных или облака, то потому только, что устал от работы или от лени. Так что не придавайте особого значения углубленному созерцанию тюльпана, когда созерцателем является интеллектуал. Тут налицо тюльпан+рассеянность. Либо тюльпан+размышление (в редчайшем случае — о самом тюльпане). Вряд ли найдется природный объект, который привлек бы его пристальное внимание больше, чем на пять минут, и, наоборот, он забудет о времени за чтением Феокрита[58] или Китса[59], в особенности тех мест, где появляются описания природы.
Конечно, прав был Макс Жакоб: если уж цыплята — так жареные.
Лукас, — его солилоквии[60]
Слушай, мало тебе того, что твои братья изнурили меня, сил моих больше нету, так еще, заставив столько тебя прождать, чтобы я мог наконец прогуляться, ты, как уже не раз бывало, заявляешься мокрым-премокрым, цвета то ли золы, то ли вывернутого наизнанку зонтика, мне ли не знать этого твоего вида Так дело не пойдет, ясно? Придется забыть о прогулке, достаточно на тебя взглянуть, чтобы понять, на мне сухого места не останется, вода будет лить за шиворот, все кафе будут пахнуть сыростью, а в бокале с вином почти наверняка окажется дохлая муха
Похоже, ничего для тебя не значит встреча, которую я так жду, а ведь я терпеливо готовился к ней, старался не тяготиться твоими братьями, которые, как всегда, делают все возможное, чтобы мне осточертеть, чем только усиливают желание поскорее дождаться твоего прихода, когда я смогу наконец подышать свежим воздухом, пройтись по солнечной стороне улицы либо по скверу, где ребятишки пускают свои волчки. Братьев твоих, всех без исключения, я стараюсь не принимать всерьез, чтобы не выматывали меня, как они это умеют, донимая телефоном и срочной корреспонденцией с самого что ни на есть утра и до позднего вечера. Я никогда не был с ними груб, даже выказывал определенную обходительность, просто чтобы не бросалось в глаза, как меня раздражает их напористость и то, как они норовят меня всячески изнурить, словно ревнуют к тебе и хотят тебе насолить, отняв у меня всяческую охоту дожидаться твоего прихода, чтобы пойти развеяться. Понятно, одна семья, но сейчас, вместо того чтобы понять меня, ты приходишь со своим ушатом воды, застаешь меня врасплох, не оставляя времени, чтобы смириться с этим и как-то приноровиться, появляешься вот так со всей этой мокрядью, со всем этим серым проливнем, напрочь перечеркивая все, на что я так надеялся, мало-помалу отделываясь по очереди от твоих братьев, сберегая силы и хорошее настроение, прикапливая деньжата, обдумывая, куда лучше пойти, и предвкушая, как я буду лакомиться жареной картошкой в ресторанчике на открытом воздухе под деревьями, где так приятно обедать под щебетание птиц и девушек и где старик Клементе предложит наилучший преволоне, а то еще достанет аккордеон и споет.
