Некто Гитлер: Политика преступления - [21]

Впрочем, значительно раньше, уже в 1938 году, Гитлеру удалось привлечь на свою сторону подавляющее большинство того большинства, что голосовало против него в 1933, и это было самое крупное достижение из всех его достижений. Это было то гитлеровское достижение, которое заставляет выживших стариков стыдиться, а молодых удивляться. Сегодня немецкие старики то и дело спрашивают себя: «Как мы могли?» – а у немецкой молодежи вертится на языке вопрос: «Как вы могли?» Тогда требовался особый, острый и глубокий взгляд, позволяющий увидеть во всех гитлеровских достижениях и успехах корни грядущей катастрофы, и совершенно исключительная сила характера, позволяющая защититься от воздействия этих успехов и этих достижений. У гитлеровских лающих и рычащих речей, которые сегодня вызывают отвращение, а порой смех, был тогда иной фактический бэкграунд, который заставлял многих слушателей проглатывать неприятие. Воздействовал именно этот бэкграунд, а не один только лай, не одно только гипнотическое рычание. Вот выдержка из речи Гитлера 28 апреля 1939 года:

Я преодолел хаос в Германии; я восстановил порядок; я поднял производство во всех областях нашей национальной промышленности до невероятных показателей… Мне удалось включить в необходимый для нации труд семь миллионов безработных, чьи беды тяжелым грузом лежали в наших сердцах… Я не только политически объединил немецкий народ, я вооружил мой народ, и я клянусь, что буду продолжать попытки уничтожить тот договор лист за листом, лист за листом, тот договор, чьи четыреста сорок восемь статей заключают в себе самое подлое, самое извращенное насилие, которому когда-либо подвергался народ или человек. Я вернул рейху отнятые у нас в девятнадцатом году провинции, я привел миллионы оторванных от отчизны, глубоко несчастных немцев назад на Родину, я восстановил тысячелетнее историческое единство германского жизненного пространства, и я… я… и мне удалось все это сделать, не пролив ни капли крови, не принеся ни моему народу, ни другим народам ужасов и страданий войны. Я все это… Я, двадцать один год тому назад никому не известный рабочий и солдат моей Родины, все это сделал только своими силами.

Возмутительное самовосхваление. Смехотворный стиль («чьи беды тяжелым грузом лежали в наших сердцах»). Но, черт возьми, все так и есть – или почти все. Тот, кто тогда указал бы на какие-то мелкие погрешности (преодолел хаос – уничтожив конституцию? восстановил порядок – с концлагерями?), показался бы большинству немцев мелким, завистливым сутягой. И наконец, – кто бы нашел, что ему возразить в апреле 1939 года? Экономика действительно процветала, безработные действительно вновь нашли работу (правда, их было не семь миллионов, а шесть, ну да ладно), вооружение шло полным ходом, Версальский договор превращался в пустую бумажку (а кто бы мог себе представить это в 1933 году!), Саар и Мемель действительно вновь принадлежали рейху, так же как и австрийцы и судетские немцы, и они действительно радовались этому – их радостные вопли до сих пор звенят в ушах. И войны удивительным образом из-за всех нарушений Версальского договора, действительно, не было, и, действительно, за двадцать лет до того Гитлер не был никому известен, кто бы с этим-то поспорил? (Правда, он никогда не был рабочим, ну да ладно.) Сделал он все это своими силами? Конечно, у него были помощники и сотрудники, но неужели можно всерьез утверждать, что без Гитлера все было бы так, как было в 1938 году? Так можно ли продолжать сбрасывать Гитлера со счетов, не учитывая всего, чего он достиг? И что такое рядом с достижениями Гитлера его неприятные черты, его преступления? Не более чем небольшие недостатки внешности, пятнышки и бородавки…

Вопросы, которые задавали себе (вынуждены были задавать себе) перед лицом несомненных достижений Гитлера его давние противники, образованные, обладающие безупречным вкусом буржуа, верующие христиане и марксисты были такими: «Может быть, моя шкала измерений была не верна? Истинно ли то, что я изучал и во что я верил? Могу ли я отвергнуть или опровергнуть все то, что я вижу собственными глазами? Если мир – экономический мир, политический мир, моральный мир – таков, каким я его представляю, в какой я верю, то такой человек, как Гитлер, должен был бы уже давно потерпеть самое жалкое и самое смехотворное крушение из всех возможных, во всяком случае, он не смог бы зайти так далеко, как он зашел! Но за неполные двадцать лет из абсолютного ничтожества он стал центральной мировой фигурой, и всё ему удается, даже то, что, казалось бы, никому удастся не может, а ему удается всё, всё! Разве это ничего не доказывает? Разве не вынуждает это меня к генеральной ревизии всех моих понятий, включая эстетические и моральные? Разве не вынужден я, по крайней мере, признать, что в моих ожиданиях и прогнозах я заблуждался и что впредь мне надлежит быть сдержаннее со своей критикой и осторожнее с выводами и моральными приговорами?»

Очень понятное и даже симпатичное сомнение в себе. Но от него до первого, пока еще вымученного «хайль Гитлер!», ей-ей, не так уж и далеко.