Некрасов Н.А. Стихотворения. Поэмы - [123]

Как пьет мужик, толковано

Немало, а не всякому

Известно, как он ест.

Жаднее на говядину,

Чем на вино, бросается;

Был тут непьющий каменщик,

Так опьянел с гусятины.

На что твое вино!

Чу! слышен крик: «Кто едет-то!

Кто едет-то!» Наклюнулось

Еще подспорье шумному

Веселью вахлаков.

Воз с сеном приближается,

Высоко на возу

Сидит солдат Овсянников,

Верст на двадцать в окружности

Знакомый мужикам.

И рядом с ним Устиньюшка,

Сироточка-племянница,

Поддержка старика.

Райком кормился дедушка^{222},

Москву да Кремль показывал,

Вдруг инструмент испортился,

А капиталу нет!

Три желтенькие ложечки

Купил — так не приходятся

Заученные натвердо

Присловья к новой музыке,

Народа не смешат!

Хитер солдат! по времени

Слова придумал новые,

И ложки в ход пошли.

Обрадовались старому:

«Здорово, дедко! спрыгни-ка,

Да выпей с нами рюмочку,

Да в ложечки ударь!»

— Забраться-то забрался я,

А как сойду, не ведаю:

Ведет! — «Небось до города

Опять за полной пенцией?

Да город-то сгорел!»

— Сгорел? И поделом ему!

Сгорел? Так я до Питера!

Там все мои товарищи

Гуляют с полной пенцией,

Там — дело разберут!

«Чай, по чугунке тронешься?»

Служивый посвистал:

— Недолго послужила ты

Народу православному,

Чугунка бусурманская!

Была ты нам люба,

Как от Москвы до Питера

Возили за три рублика,

А коли семь-то рубликов

Платить, так черт с тобой!^{223}

— А ты ударь-ка в ложечки, —

Сказал солдату староста. —

Народу подгулявшего

Покуда тут достаточно,

Авось дела поправятся.

Орудуй живо, Клим!

(Влас Клима недолюбливал,

А чуть делишко трудное,

Тотчас к нему: «Орудуй, Клим!»

А Клим тому и рад.)

Спустили с возу дедушку.

Солдат был хрупок на ноги,

Высок и тощ до крайности,

На нем сюртук с медалями

Висел, как на шесте.

Нельзя сказать, чтоб доброе

Лицо имел, особенно

Когда сводило старого —

Черт чертом! Рот ощерится,

Глаза — что угольки!

Солдат ударил в ложечки,

Что было вплоть до берегу

Народу — все сбегается.

Ударил — и запел:

Солдатская

     Тошен свет,

     Правды нет,

     Жизнь тошна,

     Боль сильна.

    Пули немецкие,

    Пули турецкие,

    Пули французские,

    Палочки русские!

     Тошен свет,

     Хлеба нет,

     Крова нет,

     Смерти нет.

Ну-тка, с редута-то с первого номеру,

Ну-тка, с «Георгием» — по миру, по миру

     У богатого,

     У богатины

     Чуть не подняли

     На рогатину.

     Весь в гвоздях забор

     Ощетинился,

     А хозяин-вор

     Оскотинился.

    Нет у бедного

    Гроша медного:

    «Не взыщи, солдат!»

    — И не надо, брат! —

     Тошен свет,

     Хлеба нет,

     Крова нет,

     Смерти нет.

    Только трех Матрен

    Да Луку с Петром

    Помяну добром.

    У Луки с Петром

    Табачку нюхнем,

    А у трех Матрен

    Провиант найдем.

     У первой Матрены

     Груздочки ядрены,

     Матрена вторая

     Несет каравая,

У третьей водицы попью из ковша:

Вода ключевая, а мера — душа!

     Тошен свет,

     Правды нет,

     Жизнь тошна,

     Боль сильна.

    Служивого задергало.

    Опершись на Устиньюшку,

    Он поднял ногу левую

    И стал ее раскачивать,

    Как гирю на весу;

    Проделал то же с правою,

    Ругнулся: «Жизнь проклятая!» —

    И вдруг на обе стал.

    «Орудуй, Клим!» По-питерски

    Клим дело оборудовал:

    По блюдцу деревянному

    Дал дяде и племяннице,

    Поставил их рядком,

    А сам вскочил на бревнышко

    И громко крикнул: — Слушайте!

    (Служивый не выдерживал

    И часто в речь крестьянина

    Вставлял словечко меткое

    И в ложечки стучал.)

Клим

Колода есть дубовая

У моего двора,

Лежит давно: измладости

Колю на ней дрова,

Так та не столь изранена,

Как господин служивенький.

Взгляните, в чем душа!

Солдат

Пули немецкие,

Пули турецкие,

Пули французские,

Палочки русские.

Клим

А пенциону полного

Не вышло, забракованы

Все раны старика;

Взглянул помощник лекаря,

Сказал: «Второразрядные!

По ним и пенцион».

Солдат

Полного выдать не велено:

Сердце насквозь не прострелено!

(Служивый всхлипнул; в ложечки

Хотел ударить, — скорчило!

Не будь при нем Устиньюшки,

Упал бы старина.)

Клим

Солдат опять с прошением.

Вершками раны смеряли

И оценили каждую

Чуть-чуть не в медный грош.

Так мерил пристав следственный

Побои на подравшихся

На рынке мужиках:

«Под правым глазом ссадина?

Величиной с двугривенный,

В средине лба пробоина

В целковый. Итого:

На рубль пятнадцать с деньгою

Побоев…» Приравняем ли

К побоищу базарному

Войну под Севастополем,

Где лил солдатик кровь?

Солдат

Только горами не двигали,

А на редуты как прыгали!

Зайцами, белками, дикими кошками

Там и простился я с ножками,

С адского грохоту, свисту оглох,

С русского голоду чуть не подох!

Клим

Ему бы в Питер надобно

До комитета раненых, —

Пеш до Москвы дотянется,

А дальше как? Чугунка-то

Кусаться начала!

Солдат

Важная барыня! гордая барыня!

Ходит, змеею шипит.

«Пусто вам! пусто вам! пусто вам!»

Русской деревне кричит,

В рожу крестьянину фыркает,

Давит, увечит, кувыркает,

Скоро весь русский народ

Чище метлы подметет.

Солдат слегка притопывал,

И слышалось, как стукалась

Сухая кость о кость,

А Клим молчал: уж двинулся

К служивому народ.

Все дали: по копеечке,

По грошу, на тарелочках

Рублишко набрался…

IV. Доброе время — добрые песни

В замену спичей с песнями,

В подспорье речи с дракою,

Пир только к утру кончился,

Великий пир!.. Расходится

Народ. Уснув, осталися

Под ивой наши странники,

И тут же спал Ионушка,