Некрасов - [62]

— Какая-то статья, обличающая «Современник», существует — это не подлежит никакому сомнению. Может быть, кое-что передано мне в искаженном свете, но общее ее направление изложено правильно, — это неоспоримо. Вы, дружок, забыли разве, как оценивает Герцен существующее положение? Вот и выступил против нас так, как выступают в полемике с противником.

— Нет, и еще раз нет! — горячо возразил Добролюбов. — Не верю, не хочу верить! Ведь это же Герцен, а не Кавелин или Боткин. Не мог он окончательно пришибить в себе всякое чутье.

— Ну, если не окончательно пришибить, то временно притупить мог. И я не обвиняю его в этом: трудно, живя так далеко от России, правильно чувствовать все, что у нас происходит. Откуда он узнает о наших событиях? Из писем друзей, от того же Боткина и Кавелина. Он им верит больше, чем нам, — вот и все.

— Если это так, — запальчиво сказал Добролюбов, — то плевал я на эту статью. Пусть себе пишет! На тех, кому дороги передовые идеи, это не произведет никакого впечатления.

Добролюбов говорил не для того, чтобы утешить Некрасова. И Некрасов подумал, что, пожалуй, эта уверенность в правоте дела, в правоте общих их взглядов гораздо приятней, чем самое нежное, самое тонкое сочувствие. Это был, если не друг, то соратник.

— Людей, способных оценить выступление «Колокола» так, как вы говорите, очень мало, — сказал он немного спокойней. — Вы забываете о значении Герцена для лучшей части нашего общества. Вы даже представить себе не можете, какие последствия принесет нам это выступление.

— Прежде всего надо, конечно, самим увидеть «Колокол», потом уже думать о последствиях, — твердо сказал Добролюбов. — Если намек на то, что «Современник» подкуплен, есть — надо немедленно ехать в Лондон объясниться. И я с удовольствием готов ехать хоть завтра. Герцен обязан будет печатно от него отказаться.

— Объяснения не помогут, — возразил Некрасов. — Герцен никогда не станет отказываться от собственных мнений. Ехать надо, но не вам, а мне, и не для объяснений, а для дуэли.

Добролюбов посмотрел на Некрасова, широко раскрыв глаза, и вдруг разразился веселым хохотом. Он смеялся громко, на всю комнату, вытирая выступившие от смеха слезы.

— Дуэль! Да что вы, Некрасов, с ума сошли? Такие средневековые способы для разрешения идейных разногласий? Бой на рапирах между представителем литературного дворянства и мужицким поэтом Некрасовым! Не смешите меня больше, а то я немедленно примусь за соответствующую поэмку для «Свистка». Дайте мне лучше вашу коляску, и я немедленно отправлюсь разыскивать «Колокол». Поеду к студентам на Васильевский остров — у них он непременно есть.

Через несколько минут он ехал по тихим, еще не проснувшимся улицам. Лошади бежали рысью, мягко ударяя подковами по мостовой. Кучер свернул с набережной в узкую Миллионную улицу. Особняки слепо смотрели на небо белыми четырехугольниками занавешенных окон. Краснощекий усатый городовой дремал у въезда на Дворцовую площадь.

Дворцовая площадь была величественна и пустынна. Красная подкова Главного штаба отгораживала от улиц Зимний дворец; легкая туманная дымка клубилась над мостовой, темной от утренней росы. Купол Исаакиевского собора висел в воздухе, как опрокинутая золотая чаша, и первые лучи солнца вспыхивали на нем, не освещая улиц.

— Красота! — сказал Добролюбов кучеру. — Красота! Как ты полагаешь?

— А я ее и не вижу, Николай Александрович, — мрачно ответил кучер. — Потому что не спавши еще. То барина у Аглицкого клуба дожидался, то вас теперь везу.

— Не спал еще? — сказал Добролюбов. — А я и не знал. Вот что, мне теперь недалеко, ты поезжай домой, а я пешком дойду. А если кто спросит — скажи, что довез до места и я там ночевать остался.

Он выпрыгнул на ходу из коляски и зашагал к Неве. Он шел быстро, с удовольствием прислушиваясь, как громко раздаются звуки его шагов в тихом воздухе. Разговор с Некрасовым не нарушил его хорошего настроения. Если статья действительно существует, если все это не простое недоразумение, то и тогда не из-за чего вешать нос. Борьба есть борьба, и чем горячее она ведется, тем ощутимее ее результаты.

Он засвистал какую-то песенку и быстро вошел в ворота большого, темного, неуютного дома.

V

К сожалению, все это не оказалось недоразумением. «Колокол» лежал перед ними, раскрытый на странице со статьей «Очень опасно». Все было так, как говорили: и указующий перст, и ряд восклицательных знаков, и не намек, а прямое предположение о грядущих орденах для сотрудников «Современника». Статья была несправедливая и злая, полная личных выпадов и против Чернышевского, и против Добролюбова, и против Некрасова.

Руководители «Современника» собрались в кабинете Некрасова обсудить положение. Совершенно убитый Некрасов все перечитывал статью. Добролюбов бегал по комнате и ругался, Чернышевский был серьезен и молчалив. Даже Иван Иванович Панаев, случайно приехавший в город, не вернулся ночевать на дачу и сидел рядом с Некрасовым, расстроенный и обескураженный. В последнее время он окончательно перешел на сторону «молодого поколения», и сейчас никак не мог отделаться от чувства стыда за «старых», от странного ощущения виноватости перед Чернышевским и Добролюбовым.