Глава XVIII
Опасения сбываются
Я неслась стрелой, так быстро, что добежав до двери «нашего класса», должна была приостановиться на минуту, чтобы перевести дыхание… Тяжело дыша я прислонилась к стене неподалеку от двери, оказавшейся полуоткрытой к моему крайнему удивлению. Неясный шорох вдруг поразил мой слух. Кто-то хозяйничал в классе и переговаривался шепотом, но так громко, что слова, хотя и заглушенные пространством, долетали однако до меня. Это меня поразило немало.
— Подслушивать дурно и нечестно! — вихрем промелькнула мысль в моей голове и я уже хотела отворить дверь и переступить порог класса, как неожиданный резкий выкрик знакомого голоса поразил меня.
— Граф Гродский! Такой же урод как и его милейшая дочка! И что за надпись глупейшая на портрете! Ты послушай только Незабудка: «Моей деточке ненаглядной, моей крошке дорогой, моему сокровищу единственному. От всей душой горячо ее любящего папы». Ненаглядное сокровище с губами негритянки и с носом до завтрашнего утра! Ха, ха, ха, ха! Вот так сантимент. А вот и письмо: «Крошке Лизе, когда ей стукнет двенадцать лет… Слу…»
Но, тут голос дрогнул и оборвался. Аннибал (это был её голос, это была она) остановилась на полуслове с разинутым от изумления и испуга ртом и дико вытаращенными глазами.
— Гродская! — крикнула Незабудка и я видела, как краска залила её смущенное лицо.
Я стояла на пороге класса, трепещущая, взволнованная, потрясенная до глубины души. Должно быть, мое лицо было очень бледно, потому что на лицах Зверевой и Аннибал было написано как будто желание броситься мне на помощь и поддержать меня. Обе девочки стояли около моего пюпитра с отброшенной назад крышкой. Предчувствие не обмануло меня. В руках Аннибал была карточка моего незабвенного папы, Незабудка же держала отцовское письмо…
Прошла добрая минута по крайней мере, пока я обрела в себе силы и возможность действовать и говорить.
— Как вам не стыдно! — криком отчаяния и гнева вырвалось из моей груди. — Как вам не стыдно забираться в чужой пюпитр, трогать чужие вещи… Оставьте их!
И в один миг я бросилась к ним, выхватила драгоценное письмо из рук Незабудки и протянула было руку к Аннибал, чтобы вырвать у неё папин портрет, как неожиданно она отскочила от меня и высоко подняв руку с портретом над головой, закричала своим резким, пронзительным голосом мне в самое ухо:
— Ты не получишь изображение твоего драгоценного папаши до тех пор, пока не отдашь нам знаменитого сочинения «Путь жизни». Мы с Незабудкой никак не могли его найти. Куда ты запихала его?
— Но вы с ума сошли распоряжаться моей собственностью! — вне себя от охватившего меня гнева крикнула я.
— Пожалуйста без скандалов! Давай сочинение или… Или я разорву этот портрет!
И быстрым движением руки, Аннибал уже готовилась привести свой замысел в исполнение, но я схватила ее за руку и молящим голосом зашептала ей:
— Оставьте… Не рвите… Пожалуйста… Это самое для меня дорогое… Это… Это…
Слезы брызнули из моих глаз, но я не вытирала их, я почти не замечала их и стремительно бросилась к пюпитру… В один миг перевернула я пачку аккуратно сложенных в его ящике тетрадок и, вытащив из неё мою последнюю работу, так расхваленную учителем и классом, поспешно подала ее Аннибал.
— Ага! Подействовало! — захохотала она резким смехом, — небось живо нашлась тетрадка! Ну, получай своего папашу и мы квиты. А сочинение…
— Вот чего заслуживает ваше сочинение, сиятельная госпожа графиня, — услышала я насмешливый голос Незабудки и, прежде нежели я могла произнести хоть одно слово, Зверева подскочила ко мне, вырвала из моих рук тетрадку и в следующую же минуту от моего «Пути жизни» остались одни только жалкие клочки, дождем посыпавшиеся на крышку пюпитра.
— Ха, ха, ха, ха! — заливалась новым взрывом громкого смеха Аннибал, — вот тебе и премированное сочиненьице! Повесь его теперь на стену в рамке, поднеси начальнице, прочти на вечере. Ха, ха, ха, ха!
И она в сопровождении Незабудки, с тем же громким хохотом выскочила из класса, предварительно отвесив мне глубокий насмешливый реверанс, Я слышала еще долго не затихавшие голоса их в коридоре, топанье их ног и непрерывный веселый смех… Слышала и едва решалась поверить тому, что все пережитое мной только что, было не сном, не игрой расстроенного воображения, а действительностью, правдой.
Я так углубилась в острое и мучительное переживание только что происшедшей сцены, что не заметила как чья-то высокая фигура осторожно вошла в класс, тихо, очевидно, на цыпочках приблизилась ко мне и я очнулась только от прикосновения чьей-то руки к моему плечу.
— Что с вами, Гродская? Зачем вы здесь, когда весь институт обедает в столовой, и что значат эти клочья бумаги перед вами на столе?
