Некоторые проблемы изучения романа 'Что делать' - [22]

С этой достаточно наивной презумпцией - прототип обязательно был исследователю расстаться очень трудно. Так, В. Свирский, будучи не в состоянии опровергнуть мои хронологические расчеты, нехотя уступает лишь часть: ситуация Боков-Обручева послужила якобы исходным пунктом. Из множества других аналогичных фактов этот "запал ближе в его душу, чем другие". Только после этого В. Свирский соглашается признать "творческое воображение" художника и "общий стратегический план". {Владимир Свирский. Откуда вы. герои книг? Очерки о прототипах. М., 1972, стр. 66-68}

Примерно такова же точка зрения П. Ф. Ковалевой, автора статьи "К вопросу о прототипах "новых людей" Чернышевского". {Уч. зап. Орловского гос. пед. ин-та. Сборник работ аспирантов по гуманитарным наукам, 1963, т. XIX, стр. 175-187.} П. Ф. Ковалева тоже не мыслит художественного произведения вне понятия прототипа. "Учитель, - пишет она, - должен рассказать какие жизненные события и лица возбудили творческую фантазию художника и, следовательно , "явились прототипами"" (стр. 175). В сноске П. Ф. Ковалева продолжает: "Умолчать об этом невозможно, так как сведения о прототипах есть в школьном учебнике и учебно-педагогической практике". Казалось бы, чего проще - разъяснить школьнику, что прототип совсем не обязательное условие создания художественного образа, что написанное в некоторых школьных книжках ошибочно; нет - исходя из своеобразно понятых педагогических соображений, автор тщится во что бы то ни стало утвердить традицию, не допуская и мысли о ее пересмотре.

Чтобы доказать свой тезис, приходится идти на ряд натяжек, неправдоподобных и недоказуемых предположений. Так как даты не сдвинуть остается допустить, что какие-то сведения о романе Обручевой Чернышевский мог получить из писем, присылавшихся ему в Петропавловскую крепость (стр. 184). Трудно представить себе бестактность корреспондента Чернышевского, который, отлично понимая, что все письма подвергаются тщательному просмотру, стал бы "развлекать" узника Алексеевского равелина слухами, неизбежно носящими оттенок сплетни. (Свидания с женой начались 23 февраля 1863 г., {Н. М. Чернышевская. Летопись..., стр. 287.} когда большая часть романа (примерно до 17 главы четвертой) уже была написана и никакой новой информацией писатель воспользоваться не мог).

Другим, тоже надуманным аргументом является предположение, что Сеченов уехал весною 1862 г., по окончании учебного года, в научную командировку за границу (до мая 1863 г.), чтобы подавить чувство к Обручевой и не разрушать ее брака с Боковым. Но это предположение решительно противоречит всему, что мы знаем о научных интересах и исканиях Сеченова, и никак не согласуется с приведенными выше данными.

Фактическое сближение Обручевой с Сеченовым, как видно из приведенных выше данных, следует отнести к концу 1864-началу 1865 г. Но допустим даже, что Сеченов сразу же (т. е. с сентября 1861 г.) бурно влюбился в Обручеву, сразу же получил признание, сразу же разрушил брак с Боковым, - и тогда (опять-таки при условии, что все интимные отношения тройки сразу же сообщались только этим и занятому Чернышевскому!) мы сможем допустить, что будущему автору "Что делать?" была известна лишь начальная часть новых отношений. Но если все произошло так стремительно, как нужно П. Ф. Ковалевой для торжества ее точки зрения, тогда, спрашивается, зачем было Сеченову пытаться гасить отъездом за границу свою любовь? Гораздо больше логики было в попытках Кирсанова подавить свое чувство к Вере Павловне.

Таким образом, новые доводы, привлеченные П. Ф. Ковалевой, никакой доказательной силы не имеют, внутренне противоречивы и ее попытка спасти традиционное толкование должна быть признана неудачной.

Описанные в романе факты и отношения были в это время едва ли не массовым явлением: таковы фиктивные браки, возникшие в борьбе за свободу женщины; а так называемый (употребляя терминологию эпохи) "консервы", "братья" и "доктора" привлекали всеобщее внимание. У всех на устах был, например, брак С. В. Корвин-Круковской с В. О. Ковалевским; в обществе шли непрерывные разговоры о семейных отношениях Л. П. и Н. В. Шелгуновых и М. Л. Михайлова, А. Я. и И. И. Панаевых и Некрасова и др., - еще одна история, притом связанная с именем передового ученого и одной из первых русских женщин-врачей, легко включилась в тот же ряд. Достаточно было небольшого сдвига (ведь современники не имели в руках документов, которыми располагаем мы), чтобы жизненный эпизод прикрепился к запретному роману, разрабатывавшему именно эту тему. Хронологическая контаминация - явление, хорошо знакомое каждому историку.

Читатель вообще склонен искать реальную основу художественного произведения. Для примера можно напомнить попытку объявить "Грозу" Островского изложением реального эпизода с Клыковым в Костроме в 1859 г., хотя простая справка о времени этого дела и дате окончания драмы должна была бы устранить всякие возможности сопоставления. Возникало предположение, что для фабулы "Преступления и наказания" Достоевский якобы воспользовался делом студента А. М. Данилова, убившего 12 января 1866 г. капитана Попова и его служанку; на самом деле роман начал писаться за несколько месяцев до этой даты.