Некоторые проблемы изучения романа 'Что делать' - [18]
В последнем по времени Полном собрании сочинений Чернышевского в примечаниях к тому XI, содержащему "Что делать?", находим строку, хотя и в более осторожной форме, но закрепляющие ту же традиционную, имеющую уже без малого вековую давность точку зрения. {О том же см. в цитированной книге Т. А. Богданович "Любовь людей шестидесятых годов" (стр. 58 и предисловие Н. К. Пиксанова, стр. VII). Автор ряд: исследований по интересующей нас теме С. Я. Штрайх неоднократно подчеркивает свое согласие с принятым ранее в литературе толкованием. Кроме указанной выше его статьи см., например, его книгу: Сестры Корвин-Круковские. М., 1934, стр. 5; см. также в кн.: Борьба за науку в царской России. М.-Л., 1931, стр. 77.} В этих примечаниях, написанных Н. А. Алексеевым и А. П. Скафтымовым, читаем: "Безусловно, в образах Веры Павловны, Лопухова и Кирсанова Чернышевский был очень далек от намерений точного воспроизведения реальных лиц, которые своими качествами и отдельными моментами жизни давали ему лишь некоторый материал для романа. Чернышевский мог иметь в виду лишь некоторые их стороны, какие для его общественно-типологических заданий представлялись важными и интересными. В то же врем категорическое отрицание роли названных лиц как реальных прототипов романа, какое мы встречаем, например, в воспоминаниях Л. Ф. Пантелеева в отношении к П. И. Бокову, едва ли правильно". В другом месте того же комментария утверждается, что личность Сеченова "в некоторых черта послужила прототипом для образа Кирсанова". К словам: "Итак, Вера Павловна занялась медициною" - примечание гласит: "В этом моменте характеристики Веры Павловны отражены некоторые черты жизни Марь Александровны Боковой-Сеченовой, которая Чернышевскому была лично известна и жизненная судьба которой, очевидно, послужила Чернышевскому отправным фактом при выработке сюжета "Что делать?"" (XI, 71 и 718).
Таким образом, несмотря на две-три оговорки, комментаторы принимают обычную точку зрения: Боков-Сеченов-Обручева - все они в той или другой мере (иногда в значительной - "отправной факт") послужили прототипами героев романа.
Из воспоминаний, исследований и комментариев та же гипотеза легко перешла в популярные книги и школьные пособия, - в этом, впрочем, нет ничего удивительного. {См., например: Б. Рюриков. Н. Г. Чернышевский. Критико-биографический очерк. М., 1961, стр. 154; А. А. Озерова. Н. Г. Чернышевский. Изд. 2-е. М., 1956, стр. 148; Н. В. Богословский. Николай Гаврилович Чернышевский. М., 1955, стр. 457-459; А. А. Зерчанинов, Д. Я. Райхин. Русская литература. Учебник для IX класса средней школы. Изд. 15-е. М., 1956, стр. 141; Н. Н. Новикова. Владимир Обручев - герой романа Н. Г. Чернышевского "Алферьев". - В кн.: Революционная ситуация в России в 1859-1861 гг. М., 1962, стр. 483; и ряд других работ.}
Из литературоведения тот же взгляд быстро перекочевал и в другие науки. Так, в книге физиолога X. С. Коштоянца о Сеченове читатель прочтет те же утверждения, подкрепленные притом собственными соображениями автора в пользу гипотезы Кирсанов-Сеченов. X. С. Коштоянц полагает, что аргументом в пользу того, что Чернышевский писал Кирсанова с Сеченова, является, в частности, письмо Сеченова к Мечникову по поводу "грязных пасквилей Цитовича против героев романа "Что делать?"" (гнусная брошюра "Что делали в романе "Что делать?""). {X. С. Коштоянц. Сеченов. 1829-1905. М., 1950, стр. 47.}
Действительно, 24 декабря 1878 г. Сеченов писал И. И. Мечникову о том, что ему "как лицу прямо задетому в брошюре, вмешиваться" в дело протеста против книги Цитовича неудобно. {См.: Борьба за науку в царской России, стр. 96.} Но дело в том, что это письмо не имеет ни малейшего отношения к названной X. С. Коштоянцем брошюре Цитовича и аргументом в его пользу служить никак не может. Пасквиль Цитовича о романе "Что делать?" имеет цензурное разрешение 24 февраля 1879 г., т. е. он вышел в свет через два месяца после письма Сеченова! Сеченов же пишет о совсем другой брошюре Цитовича - "Ответ на письма к ученым людям", вышедшей в Одессе примерно в конце сентября 1878 г. (цензурное разрешение - 23 сентября). В ней действительно дважды (на стр. 16 и 26) упомянуты "Рефлексы головного мозга", а на стр. 19 находится следующий гнусный и почти незамаскированный намек: "Пятый сманил чужую жену или по дружбе уступил приятелю свою".
Можно не продолжать дальше нашего обзора. Как видим, мемуаристы, исследователи, критики, педагоги, популяризаторы, комментаторы - все единодушно признают, что в романе "Что делать?" существует реальная жизненная основа в виде истории романа Обручевой с Боковым и Сеченовым.
9
Нельзя сказать, что изложенное здесь понимание было единственным, принятым в нашей литературе. Справедливость требует указать, что и мемуаристы и исследователи подвергали порою сомнению правильность обычного толкования, однако их голоса тонули в хоре сторонников традиционной интерпретации и не обращали на себя никакого внимания.
В 1905 г. Л. Ф. Пантелеев в первом томе своих мемуаров "Из воспоминаний прошлого", в главе, посвященной истории "Земли и воли", в сноске указал на совершенную неправдоподобность гипотезы о Бокове-Лопухове. {Перепечатано: Л. Ф. Пантелеев. Из воспоминаний прошлого, стр. 334.} Вся глава была проникнута резко ироническим и даже враждебным отношением к Бокову (он был зашифрован как "господин а lа Вирхов") и, может быть, поэтому мнение Пантелеева никем не было принято.
Издательство «Скифия» в серии «LitteraTerra» представляет сборник статей доктора филологических наук, профессора И. Л. Альми. Автор детально анализирует произведения русской классической литературы в свете понятия «внутренний строй художественного произведения», теоретически обоснованного в докторской диссертации и доступно изложенного во вступительной статье.Деление на разделы соответствует жанрам произведений. Легкий стиль изложения и глубина проникновения в смысловую ткань произведений позволяют рекомендовать эту книгу широкому кругу читателей: от интересующихся историей русской культуры и литературы до специалистов в этих областях.Все статьи в широкой печати публикуются впервые.
Научное издание, созданное словенскими и российскими авторами, знакомит читателя с историей словенской литературы от зарождения письменности до начала XX в. Это первое в отечественной славистике издание, в котором литература Словении представлена как самостоятельный объект анализа. В книге показан путь развития словенской литературы с учетом ее типологических связей с западноевропейскими и славянскими литературами и культурами, представлены важнейшие этапы литературной эволюции: периоды Реформации, Барокко, Нового времени, раскрыты особенности проявления на словенской почве романтизма, реализма, модерна, натурализма, показана динамика синхронизации словенской литературы с общеевропейским литературным движением.
«Сказание» афонского инока Парфения о своих странствиях по Востоку и России оставило глубокий след в русской художественной культуре благодаря не только резко выделявшемуся на общем фоне лексико-семантическому своеобразию повествования, но и облагораживающему воздействию на души читателей, в особенности интеллигенции. Аполлон Григорьев утверждал, что «вся серьезно читающая Русь, от мала до велика, прочла ее, эту гениальную, талантливую и вместе простую книгу, — не мало может быть нравственных переворотов, но, уж, во всяком случае, не мало нравственных потрясений совершила она, эта простая, беспритязательная, вовсе ни на что не бившая исповедь глубокой внутренней жизни».В настоящем исследовании впервые сделана попытка выявить и проанализировать масштаб воздействия, которое оказало «Сказание» на русскую литературу и русскую духовную культуру второй половины XIX в.
Появлению статьи 1845 г. предшествовала краткая заметка В.Г. Белинского в отделе библиографии кн. 8 «Отечественных записок» о выходе т. III издания. В ней между прочим говорилось: «Какая книга! Толстая, увесистая, с портретами, с картинками, пятнадцать стихотворений, восемь статей в прозе, огромная драма в стихах! О такой книге – или надо говорить все, или не надо ничего говорить». Далее давалась следующая ироническая характеристика тома: «Эта книга так наивно, так добродушно, сама того не зная, выражает собою русскую литературу, впрочем не совсем современную, а особливо русскую книжную торговлю».
За два месяца до выхода из печати Белинский писал в заметке «Литературные новости»: «Первого тома «Ста русских литераторов», обещанного к 1 генваря, мы еще не видали, но видели 10 портретов, которые будут приложены к нему. Они все хороши – особенно г. Зотова: по лицу тотчас узнаешь, что писатель знатный. Г-н Полевой изображен слишком идеально a lord Byron: в халате, смотрит туда (dahin). Портреты гг. Марлинского, Сенковского Пушкина, Девицы-Кавалериста и – не помним, кого еще – дополняют знаменитую коллекцию.
Приведено по изданию: Родина № 5, 1989, C.42–44.