Некоторые проблемы изучения романа 'Что делать' - [13]
"Просвещенный муж" советует быть осторожнее и т. д. Впрочем, вскоре же следует окрик: "Мы здесь не для ученых споров", "мне с вами некогда спорить".
Но и после перемены вывески на более благонамеренную "внимание, раз обращенное на магазин, не отвратилось", медик продолжал изредка заезжать и советовал Кирсанову быть осторожнее.
Чтобы не оставалось никаких колебаний, о чем и с кем идет разговор, в уста "просвещенного мужа" вкладываются такие слова: "Вот таково прямое изъявление воли, которая должна быть исполнена" (661 - текст и сноска); прибавлять эпитет "высочайшей" не было никакой надобности, контекст был очевиден. {В первой публикации, в сборнике "Н. Г. Чернышевский. 1828-1928" (М., 1928, стр. 23), Н. А. Алексеев эти слова прочитал: "Такова прямая выс воля...". В изданиях 1929 г. чтение несколько уточнено: "Это прямое веление, которое должно быть исполнено" (стр. 373). Для издания 1939 г. текст снова сверялся (об этом - в письме Н. А. Алексеева к Н. М. Чернышевской от 15 февраля 1947 г.) и дано такое чтение: "Вот это вообщ* прямое выражение воли" (XI, 594). В настоящем издании устанавливается наиболее правдоподобное прочтение.}
Не может быть никакого сомнения, что Чернышевский отлично понимал, что это место ни в коем случае не может появиться в печати; Однако - вопреки обычной манере - оно в черновой рукописи осталось незачеркнутым, и это дало Н. А. Алексееву основание предполагать, что смягченный текст "Современника" "скорее всего надо приписать рвению цензора". {См.: Н. Г. Чернышевский... М., 1928, стр. 19.}
Но дело в том, что простым сокращением пространного текста превратить его в журнальный невозможно. Можно, конечно, заподозрить, что после цензурного запрещения в редакции "Современника" создали новый, невинный текст. Но этому противоречит простое сопоставление начальной, цензурно совершенно "невинной" части этого параграфа с черновым текстом. Он не просто переписывался набело, а в ряде мест существенно изменялся: весь отрывок стилистически целен и органичен. Единственный возможный вывод таков: Чернышевский сначала дал себе волю и написал как хотелось, а при перебеливании создал цензурно допустимый текст, но забыл зачеркнуть черновик.
Добавлю, что ничего подобного по резкости и откровенности в журнальном тексте нет. Можно было заметить, что Чернышевский устранял и гораздо менее острые места, которые могли бы дать повод к запрету романа в целом. Во имя целого Чернышевский сознательно шел на сглаживание отдельных резких мест. Критика существующего строя достигалась именно общей направленностью романа; отдельные эпизоды, как бы выразительны они ни были, можно было, по мысли автора, приносить при этом в жертву.
В журнальном тексте (12 главы четвертой) упоминается сын Веры Павловны от Кирсанова (ср. еще 20 главы третьей). У Мерцаловой тоже есть ребенок (глава третья, 30; в черновике - двое детей), сын есть и у Бьюмонтов (глава пятая, 22). Этих мест просто не замечали. {См., впрочем: П. Цитович. Что делали в романе "Что делать?". Изд. 3-е. Одесса, 1879, стр. 47.} Вопрос о детях вызвал в свое время полемику и клеветнические отклики. В мемуарах Фета рассказывается, будто бы Салтыков в беседе с Тургеневым по поводу нового романа на вопрос о детях ответил: "Детей не полагается". {А. Фет. Мои воспоминания, стр. 367-368.} "Дети и подавно отрицаются", - писал Лесков в названной выше статье (стр. 18). В не напечатанной в свое время статье В. П. Боткина и А. А. Фета о романе "Что делать?" тот же ответ ("детей не предполагается") вложен в уста одного из "светильников quasi-нового учения". {Литературное наследство, т. 25-26, стр. 489.} Следует напомнить, что в напечатанном в Э 8 "Современника" за 1863 г. очерке Салтыкова "Как кому угодно" в иронической форме дан ответ на расхожие обывательские представления о безнравственности нигилистов - сторонников нового учения. {См.: П. С. Рейфман. Предполагаются ли дети? - Уч. зап. Тарт. гос. ун-та, 1970, вып. 251, стр. 357-363; см. также примечания В. А. Мыслякова к очерку "Как кому угодно" в кн.: М. Б. Салтыков-Щедрин. Собр. соч., т. VI. М., 1968, стр. 445-446.}
В этой связи нужно отметить, что в черновом варианте романа (18 главы четвертой) сыну посвящено все же девять строк (673-674), так сказать, информационного характера; сюжетного значения он не имеет, и, очевидно, поэтому Чернышевский, стремившийся при переработке к наибольшей концентрации действия, почти вовсе устранил этот эпизод. Если бы он мог предположить, какой шум поднимется в реакционной критике как раз в связи с проблемой деторождения у "нигилистов", - наверное, эпизод о Володе остался бы в романе; напомним, что потомство необходимо предполагается в учении Фурье, именем которого реакционная критика пугала обывателей. {См. вышеупомянутые примечания В. А. Мыслякова (стр. 687). Ср. еще в "Преступлении и наказании" Достоевского слова Лебезятникова - полемический выпад на ту же тему: "Некоторые даже совершенно отрицают детей, как всякий намек на семью" (часть V. глава 1).}
18 главы пятой черновика был полностью устранен. Нечто похожее - об отсутствии у автора беллетристического таланта - уже раньше было коротко изложено в "Предисловии", но и это уничижительно звучавшее место в окончательный текст не вошло.
Издательство «Скифия» в серии «LitteraTerra» представляет сборник статей доктора филологических наук, профессора И. Л. Альми. Автор детально анализирует произведения русской классической литературы в свете понятия «внутренний строй художественного произведения», теоретически обоснованного в докторской диссертации и доступно изложенного во вступительной статье.Деление на разделы соответствует жанрам произведений. Легкий стиль изложения и глубина проникновения в смысловую ткань произведений позволяют рекомендовать эту книгу широкому кругу читателей: от интересующихся историей русской культуры и литературы до специалистов в этих областях.Все статьи в широкой печати публикуются впервые.
Научное издание, созданное словенскими и российскими авторами, знакомит читателя с историей словенской литературы от зарождения письменности до начала XX в. Это первое в отечественной славистике издание, в котором литература Словении представлена как самостоятельный объект анализа. В книге показан путь развития словенской литературы с учетом ее типологических связей с западноевропейскими и славянскими литературами и культурами, представлены важнейшие этапы литературной эволюции: периоды Реформации, Барокко, Нового времени, раскрыты особенности проявления на словенской почве романтизма, реализма, модерна, натурализма, показана динамика синхронизации словенской литературы с общеевропейским литературным движением.
«Сказание» афонского инока Парфения о своих странствиях по Востоку и России оставило глубокий след в русской художественной культуре благодаря не только резко выделявшемуся на общем фоне лексико-семантическому своеобразию повествования, но и облагораживающему воздействию на души читателей, в особенности интеллигенции. Аполлон Григорьев утверждал, что «вся серьезно читающая Русь, от мала до велика, прочла ее, эту гениальную, талантливую и вместе простую книгу, — не мало может быть нравственных переворотов, но, уж, во всяком случае, не мало нравственных потрясений совершила она, эта простая, беспритязательная, вовсе ни на что не бившая исповедь глубокой внутренней жизни».В настоящем исследовании впервые сделана попытка выявить и проанализировать масштаб воздействия, которое оказало «Сказание» на русскую литературу и русскую духовную культуру второй половины XIX в.
Появлению статьи 1845 г. предшествовала краткая заметка В.Г. Белинского в отделе библиографии кн. 8 «Отечественных записок» о выходе т. III издания. В ней между прочим говорилось: «Какая книга! Толстая, увесистая, с портретами, с картинками, пятнадцать стихотворений, восемь статей в прозе, огромная драма в стихах! О такой книге – или надо говорить все, или не надо ничего говорить». Далее давалась следующая ироническая характеристика тома: «Эта книга так наивно, так добродушно, сама того не зная, выражает собою русскую литературу, впрочем не совсем современную, а особливо русскую книжную торговлю».
За два месяца до выхода из печати Белинский писал в заметке «Литературные новости»: «Первого тома «Ста русских литераторов», обещанного к 1 генваря, мы еще не видали, но видели 10 портретов, которые будут приложены к нему. Они все хороши – особенно г. Зотова: по лицу тотчас узнаешь, что писатель знатный. Г-н Полевой изображен слишком идеально a lord Byron: в халате, смотрит туда (dahin). Портреты гг. Марлинского, Сенковского Пушкина, Девицы-Кавалериста и – не помним, кого еще – дополняют знаменитую коллекцию.
Приведено по изданию: Родина № 5, 1989, C.42–44.